Каких среди нас только не было национальностей! Но мы все были равны. Не любили только вредных, завистливых и злых. И у меня на всю жизнь остались две задушевные подружки именно с этих детских лет – латышка Люба Лацис и немка Лиля Шварц. Никто нас никогда не учил «дружбе народов», но никто и не настраивал против. Все проистекало естественно и свободно.
Кроме узких улочек были и другие – проезжие, по которым двигался редкий транспорт. Там зачастую можно было увидеть важно и неторопливо шествующих верблюдов с огромными поклажами на спинах. Нередко встречались и вьючные ослики с мешками поклажи, шустро перебирающие своими миниатюрными ножками. Все это двигалось обычно в сторону городских базаров (как сейчас называют – рынков) и главному из них – Казачьему, который, кстати сказать, еще существует, носит то же название и стоит на том же месте. Однако, как говорят, «Федот, да не тот». Тот Казачий продавал не только ведрами или мешками, но еще и телегами, например, арбузы, дыни, муку, крупу, картошку. На этих же телегах товар развозился по домам покупателей. Омск в то время во многом напоминал город азиатский.
 |
В Омске в новом доме. Наде (справа) - 7 лет, Любе - 5 лет, маме - 28 лет,
10 октября 1938 года |
Жили мы с мамой Ольгой Георгиевной и с сестрой Любой, младше меня на три года, в небольшом домике с тремя окнами на улицу Потанина, находящейся за Академией железнодорожного транспорта (в те времена –Управление железной дороги).
Дом был срублен из бревен сосны, обшитый доской, с традиционной завалинкой. Стоял он на небольшой усадьбе (сейчас бы сказали «две сотки») с несколькими кустами малины и большим кустом крыжовника. Посреди усадьбы – колодец, замечательный тем, что вода из него бралась только для полива, потому что в нем водились большие ядовитые пауки-тарантулы. Мы их боялись, однако бегали босиком вокруг колодца. Питьевую же воду брали из колонки, находящейся на улице.
С соседями нам не повезло. С одной стороны жила одинокая бабка Окунева, даже не помню, как ее звали. Она вечно за нами подглядывала с тем, чтобы потом доносить маме о наших проказах (всегда безобидных обычных детских шалостях). Больше ей просто нечем было заняться. Соседи с другой стороны были еще хуже для нас. Их было двое – хозяйка с мужем. Оба средних лет. Она — Пелагея, а мужа ее мы звали «Пелагеем», не зная его имени.
В большом саду у них росли яблони. Упавшие яблоки всегда валялись под ними. Их никто никогда не подбирал. Мы решили с сестрой это явное упущение хозяев устранить, забравшись однажды в этот сад через прореху в заборе. Запихивая эти недоступные нам «лакомства», даже червивые, куда попало, мы не заметили, как подкрался к нам хозяин – Пелагей. Он так разозлился на это несанкционированное вторжение в его владения, что укусил сестру Любу за ухо. За это мы наутро на пелагеевых воротах на табличке «Остерегайтесь злой собаки» закрасили краской слово «собаки», написав вместо нее «Пелагея» Вот такие были соседи! Такими они запомнились.
Жили мы рядом с березовой рощей. Теперь это парк культуры и отдыха в Октябрьском районе. В то время это была даже не роща, а скорее лес, куда детвора и взрослые очень любили ходить собирать грибы, ягоды, щавель. Если же уйти подальше, то можно было встретить лис, зайцев, ежей.
О начале войны жители Омска узнали от гуляющих и отдыхающих в тот воскресный день июня 1941 года, когда из рощи вдруг потянулись преждевременно вереницы людей с озабоченными и расстроенными лицами.
