В октябре 1941 года над Кубанью нависла угроза оккупации, и враг в первый раз оказался у Ростова – «ворот Кавказа». Когда я едва-едва поправилась после болезни, наш детский дом стали готовить к очередной эвакуации. Теперь в город Баку. Нас опять погрузили в машины с брезентовым верхом и повезли на станцию. Часть дороги до Баку мы проехали поездом, часть – самую трудную – автомобильным транспортом, когда колонна машин с детьми шла по горным дорогам. Было, наверное, начало зимы, и хотя мы были одеты в пальто, все равно сильно мерзли. На детских пальтишках, как, впрочем, и на любой другой одежде, вместо оторвавшихся пуговиц были пришиты небольшие палочки. Простые пуговицы в войну стали большим дефицитом. В районе села Дранда (Ред. Дранда – село в Гульрипшском районе Абхазии, в 23 км к юго-востоку от Сухуми. На территории села находится один из наиболее древних христианских храмов на Кавказе – Драндский монастырь) нас застал сильный проливной дождь. Рваные брезентовые тенты моментально провисли и стали протекать, и взрослые, раздобыв где-то ковры, набрасывали их поверх брезента, чтобы хоть как-то защитить нас от дождя. Машины, укрытые коврами и теперь больше напоминавшие цыганские кибитки, поехали дальше.
В Баку нас разместили в деревянном, выкрашенном в синий цвет кинотеатре. На ночь прямо в зале ставили раскладушки, а днем их убирали, и помещение превращалось в игровую комнату. Кормили преимущественно перловкой и национальным блюдом «хаш». (Ред. Хаш – блюдо армянской кухни, получивший распространение по всему Кавказу. Это густой суп, приготовленный из говяжьих или бараньих ножек, ливера, чеснока, лука и специй.) Рядом с этим кинотеатром располагалось какое-то административное здание, а по периметру небольшой площади были установлены бюсты нескольких из 26 бакинских комиссаров. Нас редко водили гулять по городу. Из всего моего пребывания в Баку помню мою первую встречу с настоящим верблюдом. Огромный двугорбый зверь стоял на улице и к неописуемому восторгу нас, детей, плевался. Запомнилась также поездка в цирк на трамвае. Именно поездка, а не само представление, так как цирковой аттракцион начался еще в трамвайном вагоне. Среди его пассажиров, помимо нас, был раненый моряк – его левая рука покоилась на деревянной подпорке – и несколько женщин с детьми. На одной из остановок зашел милиционер весьма внушительной комплекции и стал проверять у пассажиров билеты. У одной из женщин с ребенком, судя по всему тоже эвакуированной, билета не оказалось. Он потребовал: «Заплати за проезд». Она же плакала и просила: «Разреши проехать, денег совсем нет, правда». Тогда милиционер стал выгонять ее из вагона. На что моряк, возмущенный таким поведением мужчины, здоровой рукой снял с себя ремень и со словами: «Отстань от нее. Ишь, какое пузо в тылу наел!», огрел блюстителя порядка ремнем по спине. На защиту женщины встали и другие пассажиры, и милиционер вынужден был сам выйти из вагона.
Как только наши войска освободили Кубань, наш детский дом отправился обратно в станицу Вознесенская. Из Баку нас везли другим маршрутом, часть которого пролегала по Военно-грузинской дороге. Колонна грузовиков с детьми по узкой дороге, зажатой с двух сторон горами, двигалась медленно. Выхлопные газы от машин скапливались над дорожным полотном, и мы вынуждены были дышать этой ядовитой смесью. Поэтому в город Орджоникидзе (Владикавказ) нас привезли буквально полуживыми – многие из детей, в том числе и я, отравились угарным газом. Через некоторое время мы снова вернулись в станицу Вознесенская.
Все время, пока я была в детском доме, тетя Ира не выпускала меня из вида. Она писала воспитателям, интересовалась моим самочувствием и была в курсе всех наших перемещений. И как только угроза захвата Сочи немцами миновала, она сразу же забрала меня к себе. Это было весной или в начале лета 1944 года.
