В семь лет я научилась топить печку, варить манную кашу и картошку, шить из лоскутов трусики и еще много чему. Возила на санках уголь или вязанку дров, которые мама покупала на базаре. Уголь плохо горел, и мы втроем садились на плиту и грелись. Варила картошку в мундире. Для этого мне приходилось растапливать снег, так как мальчишка-квартирант из флигеля не давал нам выходить во двор, чтобы добраться до водокачки – постоянно дрался и чем попало закидывал нас. Поэтому я брала кочергу и, оглядываясь, шла за дом к сугробам, потом, растопив снег, варила эту картошку. Сахара не было – покупали сахарин, который продавали на базаре в пакетиках размером с лекарственный порошок. Помню, как однажды пожилая женщина мне под видом сахарина продала в таком пакетике соль. И как у нее хватило совести обмануть! Кого? Ребенка! Конечно, во все времена были и порядочные, и непорядочные люди. С сахаром связана была еще одна история. Где-то в 43-м году мама каким-то чудом раздобыла глиняную кринку со сладким лакомством и спрятала этот сахар на русской печке под самым потолком. Однако я ее случайно обнаружила, и с той поры постепенно сахар стал в кринке таять. Пока однажды не исчез совсем. Не стоит вспоминать, что было в доме, когда мама обнаружила пропажу. До сих пор стыдно…
Сутками мы стояли в очередях, чтобы не прозевать, когда привезут хлеб. Помогали его разгружать и получали за это лишний кусочек в довесок к норме, выдаваемой по карточкам. Когда совсем нечего было жевать (часто жевали простой жмых), бабушка, жившая во дворе, подкармливала нас кусочками хлеба или картошки.
Так и жили, как все в войну – в холоде, полуголодные, полураздетые. Жили с надеждой на окончание проклятой войны, на возвращение папы. На то, что наступят-таки светлые мирные дни, и что мы, наконец, снимем с себя отрепья с миллиардами вшей на этих одеждах. Отрастим красивые длинные волосы, которые из-за насекомых иногда приходилось сбривать наголо.
Всего не описать: каждое воспоминание о чем бы то ни было удобно и надолго укладывается большим шрамом на сердце, да так там и остается.
Наконец закончилась война!
Радость Победы несла с собой и радость скорой встречи с теми, кто вернется живым. Тем же, кому пришли «похоронки» или извещения «без вести пропал», она несла надежду на чудо – а вдруг!
Я помню, когда пришел первый эшелон с вернувшимися с фронта солдатами. Это было в 8 часов утра 22 июля 1945 года. Помню потому, что с этого часа мы вчетвером – мама и три худенькие невзрачные девочки – ежедневно встречали каждый эшелон, всматриваясь в каждого солдата: вдруг папа! Так и ездили до тех пор, пока не перестали приходить эти поезда радости для многих, оставшихся в живых в страшном пекле той войны. С какой завистью смотрели мы на этих счастливцев, когда их мгновенно окружали родные люди – и старенькие, и маленькие, и поседевшие жены. Нам же так и не пришлось никого окружить радостью...
С последним письмом от 23 сентября 1941 года, когда папа сообщал, что пишет с поля боя и, если останется живым в этом бою, напишет обязательно еще. И вот с того времени, с первых месяцев войны и до наших дней, на все вопросы об отце мы получаем ответы: «нет», «не значится», «не числится», «неизвестно» и т. д.
Что ж, жизнь продолжалась, мы росли, учились в школе, кое-как питались и кое-как одевались. Мама работала уборщицей в том же магазинчике на базаре – жили, как все, у которых не вернулись с войны их отцы.
Мы выросли, сами выбрали себе дорогу. Я 40 лет до пенсии проработала медицинской сестрой в медицинских учреждениях Октябрьского округа Омска. Средняя сестра – Роза – трудилась на заводе им. Баранова, младшая – Лилия – на aвиационном заводе «Полет». Теперь мы все трое – пенсионеры.
Но по-прежнему, когда в День Победы я хожу среди убеленных сединой, проживших долгую жизнь ветеранов войны, вглядываюсь в их лица, я ощущаю себя на том вокзале 1945 года – а вдруг! Хотя и знаю, что «а вдруг!» не наступит теперь никогда…»
 |
Р.М. Мухаметова - мама сестер Алимовых,
23 июня 1932 года |
