Теперь полёты в космос стали привычными, и сообщают о них обыденно, а не торжествующе, как прежде: «Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза!..»

И впервые такое торжествующее сообщение я услышал после запуска первого искусственного спутника Земли.

На другой день отец сказал:

- Сегодня в половине первого ночи ОН будет пролетать над нами!

- Кто – «он»? – не поняла мама.

- Спутник!

Мы жили тогда у матери отца. Дом был старый, но такой высокий, что у меня перехватывало дыхание, когда, тайком от бабушки забравшись по приставной лестнице на крышу, я обозревал с неё пространство. Мне казалось, что выше этой крыши и быть ничего не может. Даже самолёты, пролетающие стороной, были ниже уровня глаз.

И вот отец и я сидим на самом её верху – коньке, придерживаясь за печную трубу. Отец взял меня с собой наперекор маме и бабушке, и я знаю – почему.

- Я покажу сыну КОСМОС! – сказал отец.

На груди отца висит бинокль, к верхней пуговице пиджака прицеплен включенный фонарик, и отец то и дело вносит в его луч руку с часами.

- Нет, рано ещё, – говорит он почему-то шёпотом.

Вокруг нас ночь, только в небе жёлто горят недвижные звёзды.

- Смотри! – вдруг встаёт отец, показывая свободной от бинокля рукой вверх и немного вправо от себя. – Смотри: спутник!

- Где, где?! – пусть и не видя спутника, непонятно волнуюсь я.

Отец не слышит.

- Смотри! – твердит он. – Смотри… Теперь это не небо. Теперь небо – КОСМОС! Видишь?

И я вижу: яркая точка, мерцая, медленно плывёт над нами.

- Видишь? – всё сильнее волнуется отец. Он не отрывается от бинокля, едва заметно двигая его за спутником. – Видишь?

- Вижу! – отвечаю я восторженно, и смутное беспокойство охватывает меня.

- Теперь посмотри ближе.

Я беру бинокль, но, так и не поймав в его окуляры яркую точку, возвращаю отцу.

- Видел?

- Да, – отвечаю я.

Спутник теряется в космосе, мы спускаемся с крыши.

На крыльце нас ждёт мама.

- Видел? – интересуется она у отца.

- Видел, Зина.

- А ты? – спрашивает мама у меня.

- И он видел, – отвечает за меня отец. И, помолчав, говорит уже за нас обоих: - Мы видели КОСМОС…

Через несколько лет, когда отца уже не было, а я учился в интернате, прямо посередине урока арифметики заработал громкоговоритель, и мы услышали уверенное и торжествующее: «Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза!..»

И мы узнали: в космосе – первый человек…

Дом, с крыши которого я наблюдал вместе с отцом за первым спутником, стал совсем ветхим и неправдоподобно низким. В нём давно живут незнакомые мне люди. Я решился и зашёл к ним.

Хозяев было трое – женщина и мужчина, и девочка лет пяти в застиранной мальчиковой рубашке, коротко и неровно постриженная, болезненного вида. Они сидели в кухне за столом, должно быть, обедали. На столе стояли железные миски, и высилась горка крупно нарезанного серого хлеба.

Я поздоровался, они ответили, совершенно равнодушно, лишь у девочки заинтересованно блеснули глазёнки, и тут же погасли под строгими взглядами родителей. Нисколько их не удивила и моя дикая просьба залезть на крышу:

- Лезай…

И я, боясь, как бы они не передумали, выскочил на сравнявшееся с землёй крыльцо, отыскал на берёзовой поленнице лестницу, будто искорёженную ревматизмом, и забрался по скрипящим перекладинам на крышу.

Был полдень, солнце застыло в зените. Я терпеливо смотрел на него, не закрывая слезящихся глаз, и солнце не выдержало – сделалось ярко мерцающей точкой. Но восторженности и смутного беспокойства, испытанных мной в первую ночь КОСМОСА, я не ощутил…

На крыльце, когда я спустился с крыши, меня ждала девочка.

- Ты что смотрел? – спросила она, подняв ко мне бледное личико.

- Космос, – сказал я. – Я смотрел космос…

- А-а, небо, – сказала девочка, оживившись. – Только небо не при солнце надо смотреть…

- А когда? – заинтересовался я.

И девочка торжествующе ответила:

- Ночью. Небо только ночью можно увидеть…

И я будто вновь отца услышал: «Смотри! Смотри… Теперь это не небо. Теперь небо – КОСМОС!»…