Записки натуралиста

Всю жизнь я собираю необычные, забавные истории из жизни окружающего нас стозвонного мира. С них начиналось моё творчество, их я регулярно помещал в периодической печати. Такое очень живо воспринимается читателями, некоторые из них подарили мне новые сюжеты. Но многое из описанного я наблюдал сам – когда держишь дома живность, непременно изучишь все её повадки. Иной раз просто поражаешься находчивости и сообразительности братьев наших меньших.

Большой охотник всё систематизировать, я собрал все эти крохотульки воедино под общим названием.

ЛЮБИМЕЦ

Он только что простился с тесным известковым домиком и никак не мог согреться. Это красное лето не заглядывало в полумрак веранды, и пол всегда был прохладным.

Коричневый колобок неуклюже топал по крашеным половицам. Первые его шаги еле слышно отдавались в огромной по сравнению с ним комнате.

« Когда же я перестану зябнуть?» – утенок повертел головой и забрался на мой тапочек. Пришлось остановиться посреди комнаты и не шевелиться. Отчего-то стало смешно. Утенок, услышав мой смех, задрал голову и любопытно глянул одним глазом мне в лицо. «Такой высокий!.. Как он только не падает?..» – верно, думал обо мне утенок, шевелясь на мыске тапочка.

Моего терпения хватило на полчаса, но утенок не собирался расставаться со мной. Он бродил за мной по пятам. «Верно говорят про наших меньших братьев: кого первым увидят, того и считают матерью. Значит, я ему как мать», – самодовольно думал я. Ничего, скоро настоящая мама покинет гнездо – с новыми чадами…

2.

Однако «настоящая» мама все еще парила яйца в гнезде. Напрасно ждали ее выхода на солнечный двор из темного сарая. А пока по двору бегали три белых инкубаторских цыпленка. Они разгребали щепки и золу, ища что-нибудь удобоваримое. Иногда они подкрадывались к чугунной чашке с моченым зерном, но куры недовольно поворачивали головы – и цыплята разбегались врассыпную, опасаясь болючих клевков. В конце концов цыплята собирались у бетонного крыльца, зная, что здесь им всегда что-нибудь перепадет из добрых хозяйских рук.

«Беги-ка к ним! – высадил я утенка из горсти. – Знакомься с цыплятами!»

И скоро коричневый комочек и три желтых мирно подбирали вкусные крошки у хозяйского порога.

В тот день утенок бегал за цыплятами, едва за ними успевая, а иногда устало садясь на землю и часто дыша.

Когда сдружившаяся семейка подходила к корытцу напиться, утенок прыгал в воду, зовя за собой остальных. Но цыплята удивленно косились на него: они предпочитали купаться в золе.

3.

Через неделю «настоящая» мать вышла из сарая. Больше никто не вывелся, яйца оказались болтунами. Старые утки приветствовали ее, хлопая крыльями и гортанно крича. Свое чадо утка не признала.

Незримо бежали знойные дни. Утенок, всеобщий любимец, крепко сдружился с цыплятами. Но они подросли и вскоре стали искать пропитание врозь. Бедный любимец, как назвали его хозяева, не знал, за кем из цыплят гоняться.

Любому живому существу требуется родственная душа. Однажды Любимец увидел, как из соседнего двора забрели сюда такие же, как и он, широколапые и ширококлювые существа. Он радостно подбежал к гостям, и они приняли его вполне дружелюбно, как своего. Целый день они бродили вместе, поминутно забираясь в корытце и расплескивая воду.

Вечером гости заспешили домой. Любимец проводил их до самой калитки, а сам направился в свой сарай, где было «многолюдно», но не было родственной души.

4.

Так продолжалось несколько дней. Любимец каждый вечер провожал новых друзей и до утренней зари оставался одиноким. В сумерках сарая куры сидели рядком на насесте. Главой всего сарая был огромный пестрый петух. Он важно восседал на лучшем месте в уголке. До самой луны куры «разговаривали» друг с другом, менялись местами, иногда ссорились. Цыплята «шептались» на отдельном насесте. А взрослые утки покрякивали в углу на соломе. Любимец и не подозревал, что среди них – его родная мать.

Бедный утенок, примостившись у старой колоды, с завистью слушал это ночное многоголосье, и ему не с кем было поговорить. Он старался поскорее уснуть, чтобы утром снова встретиться со своими новыми друзьями.

Вскоре Любимец заметил, что с его друзьями творится что-то неладное. Они на глазах росли и скоро обогнали даже главного петуха. Голоса у них стали громкими и резкими. Иногда они, неожиданно захлопав крыльями, летели через весь двор, звонко трубя. На Любимца они уже смотрели свысока…

5.

И снова Любимец остался одиноким. Ко мне он уже боялся подходить. Излюбленным местом его прогулок стали кудрявые заросли картошки. Его прежний голос, бархатный и мягкий, постепенно становился таким, как у взрослых птиц. Невесомый пух сменился жестким опереньем, и вскоре всем стало ясно, что Любимец – уточка. Но «неженское» имя так и осталось за ней.

В августовском зное сидела она, чистая и опрятная, в тени и клювом приглаживала перья. Мимо проходили, переваливаясь с лапы на лапу, старые утки и среди них – ее мать, но уточка не присоединялась к ним.

Оголил деревья листопад, порезвились дожди, упал на почерневшую землю первенец-снег, а уточка так и оставалась в гордом одиночестве.

… Задуют ветры, принесут пургу, и все живое станет прятаться от мороза. Сарай уже не будут открывать на день. А зима сгладит различия между обитателями. Все станут есть из одной чашки и уже меньше будут ссориться из-за своей непохожести…

ПОКАЗАЛ ХАРАКТЕР…

Обитатели любого курятника придерживаются строгой иерархии. Если здесь два петуха, вряд ли они останутся друзьями. Один из них непременно будет главенствовать, живя по принципу «Что хочу, то и ворочу».

Такое я наблюдал постоянно, и это было для меня аксиомой. Но однажды я стал свидетелем того, как был сломан незыблемый «уклад» нашего курятника. Здесь было два петуха: белый и чёрный. Белый был грузный, инкубаторский, и он верховодил в сарае. Посыплешь корм, Белый упорно отгоняет от чашки Чёрного. Сам не поест, но зато и Чёрному не даст. Под конец зимы Чёрного ветром качает от постоянной вынужденной диеты.

Раз весной, устав выгонять из огорода ненасытных кур, портящих высаженные овощи, мы решили в наказание ограничить простор птицы и огородили сарай сеткой. Куры сквозь ячейки лупают глазами на сочную зелень огорода, но не могут туда попасть. Чёрный петух после очередной трепки хозяина-барина умудрился перелететь через сетку. Он стал в одиночестве бродить по двору, худой и жалкий. Подковыляет к крыльцу, словно инвалид, дашь ему лакомый кусочек, чтобы не заносило в сторону от слабости. Так и прописался он во дворе, даже ночевал здесь. Ночью было слышно, как он в определенное время запевал, отбивая время.

Через месяц на Чёрном залоснилось саржевое оперение, зажили боевые раны на гребне, отрос поредевший в трепках хвост. В один из ненастных дней ветром откинуло калитку, и куры высыпали во двор из своего заточения. Через некоторое время слышим за окнами непонятные звуки. Выходим на улицу и видим дивную метаморфозу: Чёрный мстительно гоняет вокруг дома трусливо улепетывающего и возмущенно бранящегося хозяина курятника. Пробежали мимо уже несколько раз, хоть считай круги, - видно, сильно насолил Белый за зиму собрату в тесном курятнике. Еще не придя в себя от неожиданной превратности судьбы, Белый залетел на тополь. Сидит на ветке и ругается по-своему, а слезать боится – Чёрный внизу караулит.

Произошла мгновенная смена власти. Белый теперь сам стал ходить по двору в гордом одиночестве, ведь Чёрный при его приближении буквально метал громы и молнии. Вспомнив о былом величии, Белый вскинет клюв, запоет, но тут же скомкает песню и боязливо оглянется: нет ли где поблизости грозы?..

Пришлось в один прекрасный день вынести беднягу на базар, так как я не представлял, что стало бы с Белым зимой…

ВОТКНЕШЬ ОГЛОБЛЮ – ВЫРАСТЕТ ТАРАНТАС…

Столетник в глиняном горшке сильно разросся и стал клониться набок, словно пьяный. Надо сделать ему подпорку, иначе опрокинется с окна вместе с горшком.

Вышел во двор, стал отыскивать подходящую палочку. Возле баньки увидел кучу тополиных веток. Их дней десять назад сорвало ветром с дерева, и теперь их сложили в кучу, чтобы использовать на растопку. Подошел к куче, выбрал самую ровную ветку. Обломал верх, получилась гладкая палочка. Воткнул эту палочку в горшок и подвязал столетник.

Через пару недель мать, сидя на диване с вязаньем, пристально посмотрела на подоконник, где стоял цветок:

- Не пойму, что это за листья непонятные на столетнике?..

Я подошел к окну и увидел, что тополиная палочка с отломленным верхом распустила вокруг себя светло-зеленые клейкие листочки…

ЛИШНИЙ ЦЫПЛЁНОК

Кот у бабы Гани великан, ростом обогнал даже комнатную собачку Чанку. Зовут его Мурзик. Не так давно этот Мурзик напроказничал. У бабы Гани было десять инкубаторских цыплят, и в один день их не стало – Мурзик всех передавил. Ох, и досталось же ему от хозяки!.. Хотела даже отдать его кому-нибудь, но ведь он всё равно вернётся домой. А потом и жалко стало: всё-таки ловит мышей, да и судьба у него довольно драматичная. Привезла его вместе с Чанкой из Сибири. Когда Мурзику было дней десять от роду, его маму разорвали дворовые собаки. Баба Ганя нашла выход: разводила в кружке сухое молоко, набирала в пипетку и кормила котёнка. А тут ощенилась Чанка, которая жила в коридоре возле ящика с обувью. В один прекрасный день баба Ганя с удивлением обнаружила Мурзика среди щенят. Он тоже обедал молоком Чанки.

Чанка и Мурзик дружны до сих пор. Когда баба Ганя везла их из Сибири на новое место жительства, многие пассажиры с любопытством заглядывали в купе. И действительно, не всегда увидишь такое: кошка и собака вопреки известной поговорке сидят рядком друг с другом и лакают из одной миски.

Баба Ганя завела новых цыплят – цветных. Получилось это случайно. Была в гостях у соседки, а та пожаловалась: утка-наседка купалась в корыте с водой и, видно, запарила яйца; срок вышел, пришлось их выбросить. Однако утка не может перебороть материнского инстинкта: сидит на пустом гнезде, и не сгонишь. Баба Ганя похвалила соседских курочек: все они красивые, разноцветные, не то, что инкубаторские. Соседка предложила:

- Давай я подложу под утку куриных яичек. Она выведет тебе цыплят вместо тех, что пропали по милости Мурзика. Хоть уже поздновато, но до зимы успеют немного подрасти…

Баба Ганя согласилась, и через три недели стала обладательницей семи разноцветных цыплят, которых вывела утка. Баба Ганя каждый день высаживала цыплят из коробки на солнечное место под яблоней, здесь стояла их кормушка. А Мурзика на всякий случай закрывала в дровяном сарае.

Раз Мурзик всё же успел выскочить из сарая, едва приоткрыли дверь, и убежал куда-то. Назавтра в полдень баба Ганя глянула в окно и заметила, как по завалинке воровато крадётся Мурзик, а в зубах держит что-то коричневое, пушистое.

- Опять взялся за своё! – всплеснула руками баба Ганя, увидев, что Мурзик подошёл со своей ношей к яблоне. – Небось, задавил цыплёнка…

Баба Ганя бросилась к яблоне и принялась пересчитывать цыплят. Мурзик, убоявшись быть снова закрытым в сарае, ловко ретировался. Цыплята, как заведённые, перебегали с места на место, гоняясь за мухами. Сколько ни считала баба Ганя, всё выходило восемь, а не семь. Вечером она собрала цыплят в коробку, пересчитала: действительно на одного цыплёнка больше. Выходит, Мурзик принёс откуда-то ещё одного цыплёнка. Стала осматривать цыплят: нет ли у кого следов от кошачьих зубов? Но все цыплята были, как говорится, в прекрасной форме. Значит, Мурзик нёс в зубах чужого цыплёнка очень бережно. Что-то на Мурзика непохоже. Неужели «перевоспитался»?..

Стала баба Ганя спрашивать в округе, не пропал ли у кого пёстро-коричневый цыплёнок такого же возраста, как у её цыплят. Но у всех цыплята оказывались или более ранними, или инкубаторскими белыми.

Лишь гораздо позже баба Ганя узнала, что такие же цветные поздние цыплята были у Замойских, которые живут на краю посёлка у оврага. Мурзик, должно быть, забрёл в ту даль,

увидел цветного цыплёнка и решил, что это заблудился цыплёнок бабы Гани. И кот принёс его в зубах к хозяйской яблоне, где резвились другие цыплята…

П Р И Г Р Е Л И С Ь . . .

Марии Семёновне никогда не доводилось держать подсобное хозяйство. Раньше с мужем она жила в крупном городе, а недавно они переехали в небольшой посёлок, каких немало в целинном крае, на старости лет захотелось быть поближе к природе. На работе стали записывать на инкубаторских цыплят, и Мария Семёновна тоже решила взять десяток. Жить в сельской местности и не держать хозяйство – нонсенс.

В пятницу доставили из инкубатора цыплят. Мария Семёновна принесла домой в картонке из-под обуви крохотные однообразно жёлтые комочки. Включила настольную лампу и поставила под абажур коробку – вот и домашнее солнышко для цыпляток! Они пригрелись и скоро перестали зябко попискивать.

Два выходных дня были полностью посвящены этим крохотным созданиям, которым не исполнилось ещё и недели. Оперение на цыплятах за это время подсохло и стало более пушистым. В углу комнаты настелили газет. Теперь цыплята могли резвиться на свободе.

Марию Семёновну заботило одно: в рабочие дни некому будет присматривать за цыплятками. Муж в столярку уходит рано, сын учится в техникуме и приезжает домой пару раз в месяц. Как быть? Включенную лампу оставлять опасно – ненароком наделаешь пожара. А без неё цыплята будут мёрзнуть, они то и дело подбегают к ней погреться.

Выручили сведущие люди. Подсказали: нагрей чан воды, обвяжи его тряпкой, цыплята будут греться возле этого чана.

Так и сделала Мария Семёновна: рано утром поставила в углу «чан-печку».

На обед домой шла ускоренным шагом – не терпелось посмотреть, как ведут себя цыплятки, догадаются ли отогреваться у чана? На двери веранды висел замок – муж тоже ещё не пришёл на обед, а она как на грех забыла свой ключ на работе. Мария Семёновна стала заглядывать в окно кухни, где «квартировали» цыплята. Солнечная трапеция окна косо лежала на полу. В его центре развалилась на боку хозяйская кошка, вольно вытянув лапы, а на кошке сидели цыплята. Пригрелись…

И Н Д О У Т К И

Этих искусственно выведенных созданий я впервые увидел у приятеля. Сёмка сидел в своей беседке, а на пути к ней стояли два приземистых чернопёрых существа, таких же надутых и неприглядных, как индюки, но с утиными ластами. Эти недружелюбные существа стремились ухватить меня за штанину, когда я проходил мимо. Вдогонку они не устремлялись – слишком неуклюжи, но между делом обязательно тюкнут клювом.

Сёмка пояснил, что это помесь утки и индюка. Летом он гостил на Алтае у родственников и привёз оттуда, со специализированного птичника, индоуток. Селекция придала им такой вот вид уродца и лишила их голоса. Изъяснялись между собой индоутки каким-то едва слышным гульканьем, но больше молчали. Самки были мелкими и походили на диких уток, а селезни щедрее ухватили индюшачьих генов, особенно это выражалось в их ненасытной агрессивности.

Мне тоже захотелось украсить свой двор какой-нибудь экзотикой, и я стал уламывать Сёмку продать мне на разведение несколько индоуток. Сёмка потревоженно ёжился, намекал, что в райцентре больше ни у кого нет такой живности. Я понял, что ему хочется подольше продлить своеобразную «монополию» на этих уродцев, но решил не отступать. При любой встрече я настойчиво упрашивал приятеля продать хотя бы парочку мелкоты от приплода, называл уже двойную цену. Сёмка уклончиво пообещал посоветоваться с матерью, мол, она хозяйка, хотя индоуток привёз с Алтая сам. Мои условия, видно, всё же подошли, и мать приятеля в очередной мой приход стала нахваливать индоуток:

- Они быстро плодятся, в год два потомства. Очень выгодно. К тому же они мало едят.

- Чем они питаются?

- Тем же самым, что и обыкновенные утки. Зерно, остатки со стола…

Деньги были при мне, и я раскрыл припасённый мешок, сторговав пять утят. Мне только непонятно было, где уточки, а где селезни. Когда они маленькие, трудно определить. Пришлось действовать наугад. Сёмкина мать помогала мне ловить утят и приговаривала:

- Не надо удивляться, если поначалу они ничего не будут есть. Они должны привыкнуть к новому месту. Да и вообще они едят гораздо меньше уток…

Обычных уток мы раньше держали. От них много шума. Раскрякаются – хоть уши затыкай. А эти безмолвные, не будут надоедать. Да и похвалиться будет чем гостям: вот, мол, каких чудищ держим…

Когда я в своём дворе вытряхнул утят мешка на траву, они встали клювами друг к дружке и монотонно закивали головами, прижимая их почти к земле и быстро взбрасывая вверх. Они не уставали кивать, словно совершали непонятный ритуал. Интересно, подумал я, откуда у них берутся такие привычки? Индюки и утки так не кивают головами. Наверно, это «синтезированные» привычки. Иначе их и не назовёшь, ведь это не то, что передаётся по наследству. И таких привычек я обнаружил у них немало.

Подрастая, утята заметно менялись. Селезни, а их оказалось два, сначала вытягивались в длину, и у них увеличивался нарост на клюве между глаз. Жёлто-коричневый пушок сменялся на чёрное оперение с островками белого пера. Через полгода индоутки совсем пострашнели: вокруг глаз оперение выпало, и обнажилась дряблая пунцовая кожа, выпирающая наружу. Вот уж действительно уродцы!..

Зимой в сарае селезни во всей красе проявили свой свирепый нрав. Кроме кур здесь зимовали ещё десять гусей. Когда утята были маленькие, гуси нещадно щипали их. А теперь оба селезня буквально морили голодом гусей, не давали им подходить к чашке с кормом. Зайдёшь в сарай, вывалишь в чашку парной корм, все обитатели сарая сгрудятся вокруг чашки. Тут уж селезни начинают неукротимо орудовать жуткими клювами, долбая гусей. Совсем их запугали, те постоянно жались в уголочке и оставались голодными. Пришлось их вынести на базар, иначе они совсем бы отощали.

Со своим потомством индоутки тоже вели себя непонятно. Едва вылупятся утята, наседка покидает их. Приходится ухаживать за ними отдельно. Если утята подойдут к общей чашке, старшие сородичи агрессивно отгоняют их прочь. Бросишь лакомый кусочек, даже наседка не поделится им с утятами, тут же сама проглотит. А если кусочек успеет подхватить один из утят, наседка может щипнуть его за это.

Но стоит взять утёнка в руки, и он боязливо запищит, индоутки буквально кидаются на выручку – начинают атаковать тебя своими крыльями. Если дворняжка попытается обнюхать утёнка, будет то же самое - схлопочет по носу крыльями.

Агрессивность в будущих селезнях проявляется рано. По этой агрессивности их и можно отличить. Дворовая болонка Муська любит иногда поиграть с утятами. Ткнёт одного носом, тут же из стаи отделяется один утёнок и начинает набрасываться на собачонку. Та ляжет на спину, продолжая игру, а утёнок щиплет-щиплет её, аж заходится от злости. Отгонишь собачонку и возьмёшь уставшего утёнка в руки, а у него сердечко чуть не выпрыгивает наружу – настолько разошёлся…

У кур всё по-другому. Петух неизменно «галантен», любым лакомством поделится с курами. У селезней напрочь отсутствует обхождение – тут же всё вкусненькое сами сглотают.

Не удалось нам развести индоуток. Перехвалил их приятель Сёмка. Целый месяц сидит наседка на гнезде, надерёт из себя пуха, обложит им яйца. Выведутся утята, штук пятнадцать. Но до зимы доживут не более пяти из них, – слишком нежны.

За три года прирост индоуток составил всего несколько особей. И мы перестали ждать от них большего, просто смотрели на них как на экзотику. А потом и совсем перестали обращать на них внимание, пока кто-нибудь из гостей не спросит удивлённо: «Что это за непонятные утки? Дикие?..»

Прочно у меня сложилось мнение об индоутках, как о бессердечных существах. Но однажды мой вывод был опровергнут случайным наблюдением.

Летним жарким днём я сидел во дворе на лавочке под тополями. Возле ног прохаживались утята, а их «предки» сидели поодаль в тени акации. Вдруг я услышал необычно надсадное гульканье утки. Оглянулся и увидел следующее. Один утёнок внезапно перевернулся на спину, а старая утка, испуганно подскочив к нему, подныривала под утёнка головой, пытаясь приподнять его. Она словно говорила: «Ну что же ты, вставай!..» Я поднял утёнка, он оказался мёртвым. Они всегда умирали так – внезапно, без видимых причин. Идёт, перевернётся на спину – и готов.

После этого случая мне стало ясно, что и у этих грубых существ, оказывается, есть сердце…

ВОРОН ЯШКА

Лаборантка Нина Ивановна, опасливо убрав с подоконника рабочие пробирки, открыла створку окна и посмотрела на вершину старого клёна, растущего в трёх метрах от ветлечебницы. На одной из кленовых развилок виднелась охапка всевозможных проводов – «урбанизированное» воронье гнездо. Оно пустовало.

- Вторую неделю не видать нашего Яшки, – понятливо отозвалась на тайные мысли лаборантки санитарка Тихоновна. Она просматривала книгу вызовов, и от её внимания не ускользнуло озабоченное выглядывание Нины Ивановны. И в самом деле, в этом кабинете сейчас явно чего-то недоставало. Недоставало переполоха, который время от времени устраивал почти ручной ворон, обитавший на этом заоконном клёне. Сотрудники московской ветлечебницы уже привыкли к визитам надоедливого Яшки, так они окрестили ворона. Едва

ли не в самом начале рабочего дня за стеклом обычно раздаётся хлопанье складываемых крыльев, и по подоконнику начинает расхаживать крупная черно-угольная птица, заглядывая внутрь; если же окно не раскрыто, птица начинает тарабанить в стекло клювом. Подавай Яшке приготовленный гостинец, да не медли! Принимаю кусочки мяса, не откажусь от колбаски, в крайнем случае, сгодится печенье. Но не суйте мне этот вчерашний хлеб, не-то клюну за палец!..

Принимал гостинцы Яшка прямо из рук. Потом усаживался на своё проволочное гнездо и принимался за трапезу. Гостинцев порой бывало с избытком, и Яшка прятал остатки в ямочки под деревом, а потом закидывал ямочки листьями. Да только ненадёжны были все его схроны. Другие птицы не дремали и, едва Яшка отправлялся полетать по Москве, от его «кладов» не оставалось и следа.

Странным казалось работникам ветлечебницы отсутствие Яшки на его законной территории. Как ревностно он её охранял! Раз залетели сюда другие птицы, так что тут было! Яшка мгновенно собрал своих сородичей, и они черной тучей кинулись на незваных гостей. Выдворили их со своей территории.

Когда весной Яшка в очередной раз становился «папашей», он брал заботу о пропитании птенцов на себя. В ту пору он попрошайничал в лечебнице с утра до вечера. Усядется на подоконнике и начинает набивать зоб поданным. Потом летит к своим птенцам с этим «деликатесом».

Как-то из гнезда выпал один птенец. Санитар Толик, устроившийся здесь работать сразу после школы, решил водворить птенца на место. Едва он приблизился к желторотику, Яшка рассвирепел и стал пикировать на Толика, грозя клюнуть в голову. Неизвестно, что стало с тем птенцом, но больше он приблизиться к нему не дал. И с тех пор возненавидел Толика. Едва услышит его голос, начинает браниться на своём дереве или сердито пролетать над самой головой молодого санитара.

В последнее время Яшка вовсю расхозяйничался и, если бы мог понимать человеческий язык, услышал бы о себе немало интересного из уст заведующего ветлечебницей Николая Николаевича. А заведующий строго-настрого запретил сотрудникам поважать Яшку. Ведь Яшка может набедокурить. Например, захотелось ему узнать, что находится в пробирках, которые стоят на подоконнике. В пробирках какая-то жидкость. Попробовать бы на вкус, но пробирки такие узкие. Яшка взял пробирку с жидкостью в клюв, уронил её на асфальт, а потом долго изучал осколки.

В другой раз Яшка показал себя с ещё лучшей стороны. Вот привезли из зоопарка на лечение павлина, Яшка залетел в комнату и накинулся на этого расфуфыренного чужака. Хорошо вовремя подоспел санитар Толик и прогнал расходившегося ворона. То же самое случилось, когда в лечебнице оставили подлечить цирковую дрессированную ворону. Поэтому Николай Николаевич даже на профсоюзном собрании вскользь напомнил сотрудникам о том, чтобы больше не оставляли окна открытыми и не кормили «этого Яшку». Откуда Николаю Николаевичу знать, что агрессивность Яшки от простой ревности – как можно спокойно смотреть на то, что кормят других птиц да ещё держат их в доме?..

Однако сотрудники ветлечебницы знали основную причину нерасположенности заведующего к Яшке. Однажды случился конфуз. Яшка, приняв из рук лаборантки Нины Ивановны кусок торта, сел на свой клён. В это время под деревом проходил Николай Николаевич. Тихоновна, глядя на Яшку, грубовато пошутила, как это иногда делают за глаза:

- Не празднует тебя заведующий. Ну-ка, Яшка, брось ему кусок торта на лысину!..

И случилось как в кино. Крем от торта упал Николаю Николаевичу прямо на плешь. Заведующий схватил в кладовке швабру и стал стучать по кленовой развилке, стараясь разорить гнездо. До гнезда не достал, но зато стал всякий раз сгонять Яшку с подоконника.

И вот уже вторую неделю Яшка куда-то запропастился.

…После обеденного перерыва Тихоновна устало опустилась на кушетку, потирая натруженные варикозные ноги. Она с просветлением в голосе сказала Нине Ивановне, которая снова облачалась в белый халат:

- Видела сейчас нашего Яшку. Знаешь где? Проходила мимо столовой, а он сидит себе на подоконнике кухни. На подоконнике полно всяких кусков, а он выбирает что повкуснее. Неплохо пристроился наш Яшка, нигде не пропадёт…

УРАН-ПОЛУВОЛК

Сначала школьник Саша Булгаков даже не знал, как называется порода его четвероногого друга. Об этом то и дело спрашивали знакомые или одноклассники. «Гибрид?» – подыскивал он точное слово. Кутёнка Саша выпросил у знакомых в совхозе «Маяк». Знакомые держали на цепи одомашненную волчицу. Эта волчица зналась с породистой овчаркой, вот и получился… «гибрид».

Этого полуволка назвали Ураном. От родителей в наследство ему достались смешанные признаки. Лаять он, конечно, не умеет, всё равно получается завывание. Рост и хватка тоже отнюдь не собачьи. Такого встретишь на улице – невольно отшатнёшься: величиной чуть ли не с телёнка, лапы широченные.

Днём Урана иногда отпускают с цепи погулять. Он никого не трогает. Если во двор заходит чужой человек, зверина начинает скалить зубы. Но стоит хозяину прикрикнуть на Урана, тот сразу успокаивается.

Уран очень сообразителен. Это позволяет ему избегать верной погибели. Да, да, именно погибели. Ведь обязательно найдётся среди нас такой человек, которому очень хочется (что поделаешь?) походя разбить магазинную витрину, разрушить ночью предновогодний ледяной городок, «с мясом» вырвать телефонную трубку в будке. Или извести чью-нибудь псину.

Нашлись недоброжелатели и у Урана. Время от времени подбрасывают ему «сюрпризы». Раз даже не пожалели изрядного куска докторской колбасы. Но не тут-то было. Уран из чужих рук никаких угощений не берёт. Он принимает пищу только из хозяйских рук. А в том подброшенном куске колбасы Саша обнаружил добрую дюжину иголок. И лишний раз порадовался, что Уран не падок на чужие гостинцы.

Самое удивительное, что Уран не переносит курильщиков. Саша не раз наблюдал, как Уран реагировал на зажженную сигарету. Он просто-напросто подпрыгивает и лапой выбивает изо рта курильщика гадкую дымящуюся штуковину.

Раз к Саше пришёл его приятель – шестиклассник Борька. Он вынул из кармана «бычок» и закурил.

- Не кури! – предупредил его Саша. – Уран разозлится!

Приятель не поверил. Он затягивался дымком, испытующе глядя в напряженные зрачки отвязанного Урана. Вдруг Уран подпрыгнул, но промахнулся и попал своей ужасающей лапой по щеке курильщика. Тот пустился наутёк, бросив свой окурок…

Есть у Урана любимое занятие: прогуливаться по плоской крыше дровяного сарая. Как он там оказывается, трудно сказать: никто не видел, как Урану удаётся преодолеть двухметровую высоту саманной постройки. Может быть, с разбегу по доскам, которые прислонены к боковой стене сарая? Иного способа не придумаешь. Расхаживает по крыше на высоте, всматривается вдаль, как капитан на мостике корабля. Кликнет Саша своего полуволка, и тот радостно спрыгивает с крыши, презрев высоту…

ПРОРОСЛА… СТЕНА

Едва растаял снег, задумал я строить во дворе сарай под уголь. Совхозные друзья, которые всегда выручали, привезли машину шлака. Когда самосвал ссыпал серую кучу у моих ворот, я заметил, что сбоку в золе несчётными бусинками желтеют крупные точки. Оказалось, что это россыпь кукурузных зёрен.

- Возили семена на посевную, осталось в кузове, - пояснили друзья.

Я не стал уподобляться старателю, чтобы выбрать все зёрна из кучи. Это убило бы добрых полдня. Перемешивая в корыте раствор, думал, что цемент не чернозём – не даст зёрнам шалить в шлаколитой стене.

За пару дней я поднял стены на полметра. Потом меня отвлекли другие дела, и целую неделю я не снимал опалубки. Когда снова вернулся к постройке, увидел, что сквозь щели в деревянной опалубке тянутся вверх длинные зелёные побеги. Оторвал опалубку и обомлел: так и есть, проросли кукурузные зёрна.

Я не стал пока дальше наращивать стены, ожидая, что солнце высушит эти побеги. Но как назло прошёл дождь, и стены стали лопаться от неукротимо разрастающихся стеблей. Отваливались целые пласты, под которыми обнажались набухшие кукурузные зёрна. Им оказался нипочём цемент марки 400. Тут уж стало не до строительства.

Стены продолжали вспучиваться, роняя отслаивающиеся куски. Пришлось развалить часть построенной стены, чтобы всё начать сначала. Но теперь я уже тщательно выбрал из шлака все кукурузные зёрна…

КАРМАННАЯ «КВАРТИРА»

На «химии» у старшего мастера ОТК Заварзина появилось неожиданное хобби. Он был обладателем крохотного кабинетика на втором этаже столярного цеха и однажды на планёрке шокировал даже видавших виды мужиков. Он сидел за столом, приготовившись к распеканию бригады за некондицию. В этот напряженный момент из нагрудного кармана его спецовки выглянула мордочка упитанного мышонка, и все услышали приветственный писк этой зверушки. Самое интересное, что мышонок чувствовал себя здесь явно «в своей тарелке» и даже не испугался, когда Заварзин тронул его заскорузлым пальцем за серое нежное ушко. Мышонок только покрутил пипкой носа, потом порылся в кармане и снова показался на свет.

- Ручной, что ли? – догадался кто-то из мужиков.

Пришлось мастеру поведать столярам, как он «дошёл до такой жизни».

- Месяца два назад я нашёл здесь на полу мышонка. Он был слабый, даже не мог от меня убежать, настолько оголодал. Жалко ведь, пришлось выкормить его с руки. А жил он у меня в кармане. Так привык, что не будет есть из чего попало. Вот смотрите!..

Заварзин посыпал на стол хлебных крошек и подпустил к ним мышонка. Тот отказался обедать. Тогда мастер пересыпал крошки на ладонь, и мышонок тут же принялся трапезничать с руки.

Так и жил мышонок в кармане у Заварзина. Выбегал погулять и снова возвращался к хозяину. Со временем он завёл себе подружку. Из щели в полу вылезала мышь и провожала его. Карманный жилец пищал своей подружке, приглашая в свою матерчатую «квартирку», но мышь замирала в метре от Заварзина, дальше не решаясь приближаться.

Вскоре Заварзин освободился. Он так и не знает, как там остался без него его хвостатый дружок.

С КЕМ ПОВЕДЁШЬСЯ…

Кутёнок, пухлый и толстолапый, сидел прямо в снежной ребристой колее посреди улицы. Мелкая снежная крупа оседала на его спину, а он жался к краю, словно видел в колее берлогу. Любая машина могла задавить кутёнка. Я оглядел ближайшие дворы, но передумал доискиваться до хозяев щенка. Ясно, что все откажутся от него – щенка просто подбросили.

Пришлось взять щенка с собой. Девать его было некуда, и я запустил его в куриный сарай. Когда я давал курам корм, кутёнок суетливо тыкался мордочкой в чашку. Проворные куры таскали из-под его носа всё что повкуснее, щенок сердито рычал, отпугивая кур.

Со временем кутёнок подобно обитателям сарая стал есть и мочёную пшеницу. К курам он привык и даже пытался играть с ними, но они отскакивали от него.

Под конец зимы я стал замечать, что кутёнок перенял у кур ещё одну привычку. Под вечер куры по лестничке забирались на насест. Кутёнок тоже, старательно балансируя, забирался по лестнице и замирал в неловкой позе на верхней ступеньке…

К А Р К У Ш А

Подмосковное утро мреюще начинает обозначать окна квартиры. Как на фотобумаге, мутновато прорисовываются верхушки осин, дотянувшихся до пятого этажа. Наталье, вчерашней выпускнице школы, торопиться особенно некуда. Накануне она наконец-то одолела второе пособие, готовясь поступать в медучилище. А теперь можно сделать передышку, подольше понежиться на софе. Но Каркуша опять не даст выспаться. Сквозь сон Наталья ощущает недалёкое присутствие этого беспардонного существа: рядом на специально сшитой подушечке лежит на боку ворона, свесив клюв и похрапывая.

Наталья подобрала эту птицу во дворе, когда та была ещё, если можно так выразиться, в отроческом возрасте. Пощипанная черная птица застёгано уворачивалась от людских ног, металась по двору без надежды взмыть в небо – не слушалось перебитое крыло. Каркушу сердобольно «прописали» в двадцать девятой квартире, слава богу, баба Валя не встретила в штыки Натальину затею, может быть, сделала поправку на её деревенское происхождение. Наталья приехала из крохотной Ивантеевки, чтобы стать столичной студенткой. В деревеньке Наталья с детства жила в окружении всевозможной живности, которую держали родители.

Впрочем, и в самой столице многие в квартирах держат, кто кого горазд. Раз баба Валя даже увидела у знакомых пингвинёнка. Сам надевает тапочки и идёт на балкон «до ветру». Если балконная дверь закрыта, может наделать «делов» прямо в комнате. В другой раз баба Валя увидела, как один из «господ» искал на улице сбежавшую мартышку, которую привёз из африканской командировки. А есть гады, выгоняют живность на улицу, когда надоест или если не могут прокормить. Не можешь содержать, зачем тогда берёшься?.. Вот и жмутся по заиндевелым подъездам брошенные доги или пекинесы, дрожат – короткая шерсть не греет…

Однако ж у Каркуши неважно с чувством благодарности: упорно сгоняет бабу Валю с единственного кресла – сама любит на нём посидеть.

Каркуша закопошилась на своей подушечке, потом спрыгнула с софы и затопала к торшеру. Сейчас она натренированно дёрнет за шнур – и свет ударит Наталье в глаза. Значит, надо вставать и кормить птицу.

Наталья в одной рубашке встаёт с софы, истомно потягивается. А Каркуша устремляется на кухню – проторенной дорожкой прямо к холодильнику. Наталья открывает дверцу холодильника и обскабливает ножом одну из морковин, которая покрылась пятнами. Отламывает заоранжевевший кусочек и даёт Каркуше. Та придирчиво дегустирует морковь и отбрасывает в сторону. Наталья сама хочет откусить кусочек, но Каркуша внезапно взлетает и выбивает морковку у неё из рук. Значит, учуяла в ней нитраты и не хочет, чтобы кто-то отравился.

Наталья нехотя разогревает борщ и наливает похлёбку в Каркушину миску. Спать уже расхотелось, можно просто, лёжа под одеялом, посмотреть телепередачи. Наталья включает телевизор, но звук слишком громкий, даже для глуховатой бабы Вали. Вот-вот раздастся её брань с большой старинной кровати в спальне. Наталья хочет убавить звук, но куда-то задевалась пластмассовая ручка от регулятора, лишь торчит в отверстии панели металлический штырёк, за который не ухватиться пальцами. Опять баловалась Каркуша: прошлый раз она утопила ручку в своей кормушке. Наталья поискала ручку и нашла её под радиатором отопления.

В девять часов встаёт баба Валя и уходит в магазин за хлебом. Наталья тоже начинает одеваться. Едва она просовывает правую руку в рукав красной кофты, Каркуша хватает клювом за другой рукав и начинает сердито тянуть трикотаж в свою сторону. До чего ж она не любит красный цвет! Зато ничего не имеет против желтой или зелёной кофты.

За Каркушей нужен глаз да глаз. То она начинает распускать бабкино вязание, то набедокурит на балконе. Там баба Валя посадила помидоры в длинных ящиках. Так вот, когда она высаживала рассаду, что принесла с базара, Каркуша пристально наблюдала за её действиями. А потом уселась на ящик и стала выдёргивать ростки, чтобы рассмотреть корни.

В прихожей раздаётся двойной звонок. Каркуша начинает радостно хлопать крыльями: она научилась различать своих и чужих по звонкам. Если приходят незнакомые люди, Каркуша прячется или начинает сердито летать по залу. Когда же звонит Наталья, тугоухая баба Валя иногда из своей спальни не слышит мелодичной электронной трели. В этом случае Каркуша начинает нервно теребить бабу Валю, чтобы привлечь её внимание к двери.

Баба Валя кладёт на кухонный стол сетку с тремя буханками. Наталья, отламывая кусочек горбушки, спрашивает у Каркуши:

- Кушать хочешь?

Ворона отворачивает голову. Она уже знает, как отвечать на эту фразу.

Снова оживает дверной звонок, теперь уже одиночным всхлипом: кто-то коротко нажал на кнопку. Каркуша забегает за софу и из-за гобеленового уголка выглядывает, кто на этот раз пожаловал. А пришла старая подруга бабы Вали – Анисимовна. Из всех «чужих» Каркуша более-менее привыкла лишь к этой толстушке. Уж больно она смешная. В первый же свой приход Анисимовна сразу заметила Каркушу, которая молниеносно перебегала от торшера к креслу: «Кто это там промелькнул? Не крыса ли к вам пробралась?..» Пришлось выуживать Каркушу из-под кресла. Анисимовна загорелась целью научить Каркушу плясать. И научила-таки.

Вот и сейчас она с ходу стала приплясывать перед вороной:

- Тра-та-туси, тра-ля-ля!..

Каркуша, не ломаясь, начинает в такт подпрыгивать, расправив крылья.

Пляшет Каркуша только в паре с Анисимовной. Как ни припевай и ни прихлопывай перед ней, всех других в этом деле она почему-то «игнорирует».

Пора на прогулку. Наталья берёт ворону с собой во двор. В скверике она садится на лавочку и выпускает Каркушу на песочницу. Тут же со всех сторон слетаются другие вороны, планируют на нижние ветки деревьев, каркают, наблюдая, как их неуклюжий собрат пытается взлететь, но долго не может держаться в воздухе. В конце концов Каркуша испуганно забивается под Натальину юбку. А слетевшиеся вороны не поймут, что делать: то ли клевать Каркушу, то ли наоборот – защищать…

НЕ ПРОВЕДЁШЬ…

Самый крупный инкубаторский цыплёнок на следующий год превратился в тучного неповоротливого петуха с ржавыми пятнами на желтоватой спине. Он всякий раз недовольно взъерошивал перья на шее за гребнем, когда кто-нибудь из двуногих подходил к сараю. А потом взял моду бить крыльями и когтями по ногам всех подряд, кто приблизится к его владениям.

Только насыплю в чашку зерна, как по ноге кто-то остервенело ударит. Оглянусь – рядом невозмутимо стоит петух. Протянешь к нему руку, он не уворачивается, не отпрыгивает. Возьмёшь его, тяжелого, на руки, потреплешь за гребень, поругаешь. Потом поносишь по двору. Он сидит довольный, словно всю жизнь катался на руках. Закукарекает соседский петух, наш тоже вскинет голову и прямо на руках завторит, да так оглушительно – хоть наушники надевай…

После такого особого обращения с ним петух стал признавать меня, ведь я обязательно похлопаю его по спине или шутя подёргаю за конец крыла. Он в ответ пританцовывает возле меня, утробно издавая особенные умиротворённые звуки, какие я никогда не слышал от других петухов.

С тех пор петух перестал нападать на меня. Но все другие домочадцы продолжали получать от него ни за что ни про что. Раз сестра во дворе присела у тазика с водой, чтобы помыть обувь. Петух внезапно залетел ей прямо на голову и успел пару раз тюкнуть клювом.

Сестра решила провести задиру. Надела мои брюки с рубашкой и даже нацепила такие же солнцезащитные очки. Стала дефилировать мимо сарая. Петух скособочил голову, внимательно посмотрел ей в лицо и… как долбанёт за ногу! Тогда сестра надела мой длинный белый полушубок, подняла воротник и вдобавок на самые глаза напялила мою зимнюю вязаную шапочку. Теперь уж точно ни за что не отличишь от меня. Петух опять пригляделся к ней, и снова ей с криком пришлось убегать от его атаки.

- Как он узнаёт тебя? – всё время удивлялась сестра после неоднократных попыток обмануть петуха. – По биополю, что ли?..

… А ещё говорят, что куры глупые создания, не умеющие размышлять!

С П А С И Т Е Л Ь

Этот котёнок был типичным невоспитанным беспризорником. Сердобольная молодая семья взяла его, некрасивого и всклокоченного, в свою квартиру – тягостно было слушать, как он душераздирающе пищал на весь подъезд.

Долго придётся приучать подкидыша к хорошим манерам: не впиваться опьянелыми от счастья коготочками в коленки, когда тебя гладят, не запрыгивать на обеденный стол, едва за него усядутся хозяева.

Но больше всего молодую семью волновало то, что котёнок проявлял стойкое неравнодушие к попугаю. Едва тот начнёт игриво балансировать на своей качельке, котёнок бросается к клетке и начинает просовывать шуструю лапу между прутьями.

- Когда-нибудь он сцапает нашего Попку, - к такому выводу пришли хозяева квартиры и выпускали попугая полетать лишь, когда котёнок гулял на улице.

Хорошо хоть аквариумных меченосцев не пытается ловить, и на том спасибо. Словом, бдили хозяева.

Молодые готовили обед, когда из зала донёсся непонятный всплеск воды. Следом на кухню ошпарено пища забежал котёнок, заглядывая в глаза двуногим родным существам у газплиты. Так пищат не ради кусочка мяса, тут что-то другое. Котёнок вновь отбежал к кухонной двери и оглянулся, продолжая пронзительно верещать на своём языке, словно пытаясь донести какую-то ужасную весть. Он явно звал за собой.

Прозревшие двуногие бросились в зал. На паласе у тумбы с аквариумом бился в спонтанных корчах полуутопленника мокрый попугай. Дверца клетки оказалась раскрытой.

Попугай откашлял воду, поднялся на дрожащих лапках и стал рассеянно приглаживать клювом своё желто-зелёное оперение. Котёнок тоже успокоился, запрыгнул на тумбу, обнюхивая прозрачные стенки аквариума.

Всё стало проясняться. Попугай выпорхнул из растворившейся клетки и вздумал поиграть с рыбками, да попал в чужую стихию. Сам бы он не выбрался из глубокого аквариума.

Значит, котёнок выловил его оттуда…

ПОДОПЫТНАЯ СОВА

В казарме от нечего делать солдатики заводили разную живность. То трёхпалая дворняжка приживётся, то ёжик забредёт, да так и останется здесь ради съедобных подачек, каких он не видывал в лесу.

На этот раз кто-то принёс заморенную сову. Связали ей из алюминиевой проволоки клетку и поставили на тумбочку. Сова оклемалась и тоже осталась здесь. А что – зимой здесь тепло, кормёжку не надо искать, сама тебя находит…

Но в одном не повезло сове. Если «деды» по замшелой традиции подшучивали над новобранцами со всей изобретательностью, то это не могло не коснуться и совы.

Однажды группа «дедов» решила сфотографироваться вместе с совой. Расселись на некрашеном полу и сову усадили в центре. Фотограф сначала щёлкнул пальцами на изготовку и следом послал ослепительный блиц фотовспышкой. Сова так и грохнулась в обморок от неожиданности. Раскидала замертво крылья на сосновых досках.

Едва сова пришла в себя, у «дедов» проснулся застарелый зуд. Почувствовали свежую казарменную буффонаду. Теперь они щёлкали фотоаппаратом без плёнки, и сова всякий раз падала в обморок от вспышки.

Когда кто-нибудь из соседних бараков заходил сюда разжиться куревом и натыкался на сову, ему непременно стремились продемонстрировать новый «прикол». Кто-нибудь подходил к клетке и щёлкал пальцами, словно перед съёмкой. Бедная сова сразу забивалась в угол клетки и съёживалась, пряча голову. Так она пережидала возможную молнию…

РЫЖИЙ

Этот рыжий кот за восемь лет стал для нас поистине членом семьи. Он научился понимать нас с одного взгляда. Когда встал вопрос нашего с матерью переезда из «ближнего зарубежья» в Россию, нас больше всего волновало то, как мы будем перевозить Рыжего. Конечно, всеми нужными санитарными справками мы запаслись, но про таможни ходили зловещие слухи. Кто-то в автофургоне перевозил вместе с вещами и курочек. На казахстанской таможне сказали, что живность везти не положено. Все уговоры оказались напрасными: таможенники вытряхнули клетки с курочками прямо в чистом поле.

Мы ещё не знали, как будем переправлять вещи. На контейнерной станции была годовая очередь на пятитонники. Думали, придётся нанимать машину. Если таможенники не пропустят моего кота, я пойду пешком в Россию, но его не брошу.

В самом деле, мы незаметно для самих себя сделали из нашего Рыжего настоящего аристократа. Правда, первые три года мне некогда было им заниматься – в частном секторе всегда дел невпроворот. Кот исправно душил в нашем курятнике крыс – их в годы развала Союза расплодилось видимо-невидимо. Съедать их всех Рыжий не был в состоянии. Набьёт утробу, аж пузо едва не волочится по земле, а ещё во дворе лежит пара нетронутых крыс – на завтрашний день.

Помню, сестра Елена приехала в гости из Москвы и сказала:

- Вы совсем запустили кота. В ушах черно, там уже клещи завелись. Надо его регулярно купать…

Она знала в этом толк – работала в ветлечебнице. С собой у неё были препараты, и она ваткой, накрученной на пинцет, терпеливо вычистила уши Рыжему, а потом закапала в раковины препарат.

На следующий день мы искупали кота в бане. Поначалу он выгибался дугой, цепляясь за стенки тазика. Не понимал, что это такое мы удумали с ним сделать, может, хотим утопить? Я приблизил к коту своё лицо, чтобы он не боялся; он дико таращил глаза, брызгался, выл дурниной и даже вцепился когтями мне в шею.

Мы оставили кота высыхать на втором этаже баньки, где была моя крохотная летняя комнатка. В течение суток кот так и не появлялся в доме. Обычно он несколько раз за день заходил в дом попить молочка или просто так, а тут словно куда-то исчез. Я заглянул на второй этаж и увидел, что кот лежит на моей постели в том самом месте, где я его и оставлял. Думая, что он заболел от переживаний, я позвал его. Он поднял голову, но не побежал на зов, а снова задремал. Два дня кот проспал на койке – так ему было хорошо после купания!..

С тех пор мы его брали с собой в баню, и он постепенно перестал бояться воды. На его холке по совету сестры выдавливали тюбик с германским препаратом – и кот года на три забывал про вездесущих блох.

Однажды я заметил, что Рыжий стал каким-то флегматичным – не ластится к нам, как обычно. Я взял его за лапы и хотел поднять до потолка, но он болезненно запищал. И тут я увидел, что у него сбоку шеи вырван целый клок кожи, даже виднеются жилы. Видно, угодил в челюсти чужого пса – наш его не трогал. Я промыл зияющую рану марганцовкой и забинтовал. Рыжий постоянно пытался сорвать повязку, расчёсывал больное место. Вскоре под шеей у него образовался целый флюс, гной капал на пол. Я не выпускал кота на улицу, уже катила осень, и он мог застудить свою болячку. Для удобства кота мы отодвинули в зале половицу, чтобы он мог ходить под пол.

Я утешал себя тем, что на животных всё быстро заживает, недаром же существует соответствующая поговорка. Но дело не шло на поправку. К счастью, в гости снова приехала Елена. Она привезла с собой облепиховое масло, которого не было в наших захудалых аптеках. Мы прямо из флакона полили маслом на открытую рану, которая не хотела затягиваться. Кот юркнул в подпол и не выбирался оттуда. Видно, у него был жар.

Два дня я звал его, но он не откликался. Тогда я лёг на пол и заглянул в подпол: вдали у самой стены зеленели в темноте глаза Рыжего. Наверное, он уже приготовился умирать. Когда коты чувствуют, что жизненные силы покидают их, они забираются в укромное место.

Надо было что-то делать. Я уж было хотел взять с собой кипу газет и поползти в тесном подполе к коту, подстилая под собой газеты, чтобы не измазаться в насыпанной там золе. Но тут к лазу подошла сестра и позвала кота. То ли он услышал другой голос, то ли проникся нашей настойчивостью, но он подошёл к щели и мяукнул. Мы его вытащили на свет, он был весь холодный. Положили его возле духовки, я выдавил гной на шее и снова полил рану облепиховым маслом. На всякий случай мы закрыли лаз в подпол.

Кожа на шее у кота стала с каждым днём сжиматься, закрывая ужасные жилы. Скоро рана стала с копейку, а потом и вовсе затянулась, снова заросла шерстью.

И в третий раз нас выручила Елена. Пока мы ждали контейнер, она приехала из Москвы, чтобы забрать Рыжего к себе. В поезде его легче было перевезти, спрятав в сумке. Когда на станции возле Тобола стали ходить по вагонам казахстанские таможенники, сестра на всякий случай прикрыла сумку с котом подушкой. Таможенник бегло осмотрел в купе поклажу пассажиров и, едва вышел в коридор, как Рыжий неожиданно взвыл. Сестра тюкнула кулаком по подушке, чтобы он замолчал. Таможенник снова заглянул в ещё не закрытую им дверь, но ничего не понял. Наверное, подумал, что показалось: в коридоре гомонили пассажиры. Так и переселили нашего кота в Россию.

Первое время Елена держала Рыжего на работе – там была пустующая комната. Мы дождались контейнера и переправили свои вещи, а сами с матерью остались продавать дом – нашёлся покупатель. На новом месте кот впал в депрессию. Ничего не ел, исхудал, сестра не могла растормошить его. Когда прибыли вещи, Елена перевезла их на время в ту же комнату на работе. Тут Рыжий и оживился. Он стал обнюхивать вещи, бегать вокруг них, видимо, почувствовал родной запах. Он даже спал на них. У него, наконец, появился аппетит.

А там приехали и мы…

БЕЛКА-ВОРИШКА

Александр со своим другом Михаилом пару раз в месяц ездил в санаторскую сауну. У Михаила там работала медсестрой жена, и поэтому он мог в любое время пользоваться некоторыми благами - без обязательной путёвки.

Санаторий хоть и находился в черте города, но утопал в просторном нетронутом бору. Раз охотинспекция отобрала у браконьеров дюжину белок, с которых не успели снять шкурку. Ломали голову, куда их девать – не везти же за тридевять земель на север области, где растут кедры. А белки, в основном, питаются кедровыми орешками. Двух белок отдали в клуб юннатов, а остальных просто выпустили в санаторском бору.

С тех пор белки расплодились. К соснам прибили пластиковые бутыли из-под минералки – с обрезанным верхом. В эти кормушки сотрудники санатория да и сами отдыхающие сыпали съестное.

Александр, отправляясь в сауну, всегда прихватывал с собой семечек. Белки ловко щёлкали их, а, насытившись, набивали ими обе щёки и потом закапывали в ямочки под деревом – про запас. Белки общались между собой только во время гона, а в остальное время не переваривали друг друга. Они даже разделили бор, где у каждого теперь была своя территория.

Ступая по песчаной санаторской дорожке, Александр всегда пропускал владения первой белки. Ему нравилось кормить зверьков с ладони, а эта белка, щёлкая семечки, иногда нечаянно покусывала его за пальцы. Хоть и не очень больно, но всё равно неприятно. Зубы у них, как бритва. И боже упаси их гладить, так схватят за палец – мало не покажется…

Едва Александр с приятелем миновал владения первой белки, как ему на кепку спланировал поползень – птичка, умеющая бегать по древесным стволам. Поползень перевешивался с козырька и любопытно заглядывал идущему в лицо: «Что у тебя есть?..» Надо лезть в карман за семечками. Эти птицы тоже любят делать запасы, – набивают зоб семечками, а потом прячут лишнее на дереве под кору. Насколько пугливы синички, но и те уже отваживаются клевать с рук.

Не успел Александр достать из кармана семечки, как почувствовал, что ему на плечо что-то увесисто шлёпнулось – это белка спрыгнула с дерева. Следом послышался другой шлепок – на плечо спрыгнула ещё одна, только поменьше ростом. Поползень взмыл с кепки, а за спиной раздался резкий писк, и более крупная белка стала прогонять конкурента. Они носились по человеку – с ног до головы. Если бы куртка была не из прочного армейского материала, а из синтетики, идущей на пуховики – сейчас бы только клочья полетели от острых когтей зверюшек.

Александр замер, ожидая, когда зверьки перестанут носиться по нему. Он знал, что мира между белками не будет, более сильная обязательно прогонит конкурента на дармоедство. Так и случилось. Маленькая белка, не выдержав напора, спрыгнула на землю и убралась восвояси.

Вот теперь можно доставать семечки. Хорошо ещё, что зверьки прыгнули сверху на спину, а то ведь могут сигануть прямо с земли – тогда только успевай уворачиваться, чтобы не поцарапали лицо. Александр раскрыл руку с набранными семечками, белка тут же сползла по ней, как по ветке, и сжала её задними лапками, как тисками, чтобы прочнее держаться, когда трапезничаешь.

Александр вспомнил, как однажды увидел у Михаила фотографию, где белка сидит на земле в обществе бутылки водки и что-то пьёт из одноразового стаканчика, приподняв его лапками совсем, как человек. «Неужели они и водку научились пить? – опешил тогда Александр. – Тем более из посуды?» Он, бывало, наливал в такие стаканчики сока, но белки не могли из них пить, всегда роняли стаканчик набок. Друг немного поинтриговал, а потом объяснил, как было на самом деле. Стаканчик от чьего-то пикника был без водки, в нём была какая-то закуска на дне. Белка просто пробовала добраться до этих объедков, вот и подняла случайно стаканчик. А Михаил успел это заснять.

Не долго белка грызла семечки с руки Александра. Она снова полезла на его куртку и стала что-то искать. Он догадался, что зверька привлекает запах кедровых орешков. Он недавно вернулся с Алтая, где с группой туристов двадцать дней бродил по выбранному маршруту. По дороге они набирали в карманы кедровых орешков. Значит, белки издали чуют этот смолистый запах, поэтому и спрыгнули с дерева.

Белка добралась до правого кармана и влезла в него с головой. Пошарив там и ничего вкусного не найдя, она вылезла наружу и сиганула на свою сосну. Александру показалось, что на её тельце мелькнула какая-то бумажка.

- Смотри! – сказал Михаил, ожидавший конца кормёжки. – У белки в лапах сто рублей.

Александр полез в правый карман и воскликнул:

- Ёлки-палки! Это моя сотня. Я взял заплатить за сауну.

- Давай стряхнём белку с дерева, – предложил Михаил.

Друзья стали трясти сосну, надеясь, что белка выпустит из коготочков сотенную купюру. Но та перепрыгнула на ближнее дерево. Купюра прочно застряла в когтях ей левой лапки. Стали трясти второе дерево, но белка перепрыгнула на третье. А уже сгущались сумерки.

- Да ладно! – махнул рукой Михаил. – Пойдём, у меня есть деньги, я за тебя заплачу…