Что мы знаем об основателе Омска?

 О хозяйственной деятельности Ивана Бухолца в качестве крепостника-помещика почти ничего не известно. Как, впрочем, и о многих других сторонах его жизни. Проведенное мной исследование архивных материалов позволило, однако, заключить, что был он типичным для своего времени представителем старомосковского дворянства – среднепоместных вотчинников-землевладельцев.

Свою военно-служебную деятельность по тогдашним обычаям начинал с поместья отца, который в ту пору сам еще служил. Самостоятельным поместным окладом «в отвод» поверстан позднее.

Нормальный для того времени «стартовый» денежный и земельный оклад равнялся 250 четвертям. Такой надел не являлся большим состоянием. Главное богатство заключалось в количестве людей, населявших землю и плативших оброк помещику. Именно к периоду отделения от семейного клана и происходила обычно замена фамильного семейного прозвания на личную юридически правовую прозвищную фамилию. Делалось это для того, чтобы «не быть утягиваемому» для несения служб и повинностей с поместья старших родственников.

Заметим, что и вотчинная политика И. Бухолца также не представляла собой чего-либо нового. Типовой образец, выработанный веками крепостной практики эксплуатации крестьянства. Главная цель хозяйственной деятельности заключалась в обеспечении владельца всем необходимым.

За дальними и довольно продолжительными, вызванными воинской службой, отъездами управление хозяйством осуществлялось через доверенных лиц – приказчиков и старост, находившихся в его непосредственном ведении. Управители эти, сообразно требованиям хозяина, должны были проявлять «всякое радение в делах». Начиная от контроля за своевременной запашкой земель до «сбора оброшных денег». Учитывая то, что сам Бухолц не мог присутствовать в своих владениях иногда по несколько лет, управители наделялись огромной властью – вплоть до судебных расправ с нерадивыми подчиненными.

О «пожитках» Бухолца за 1722 год в документах Сенатского архива имеется следующая запись: «Майор Московского полка И. Бухолцов, 49 лет, владелец 50 дворов». Согласно известной в то время методике (из расчета 3 человека на двор) число его крепостных составляло около 150 душ обоего пола. Имеются и другие материалы, свидетельствующие о том, что люди И. Бухолца были внесены в переписные книги и несли различные повинности.

По мере его продвижения по служебной лестнице умножалось и само хозяйство. К середине 30-х годов 18-го столетия в результате служебных пожалований, а также наследования «родительских пожитков», оно увеличилось раз в десять. Находились эти поместья в пяти центральных уездах России, вокруг старой столицы. А крепостное население их возросло до 1500 человек.

После раздела «родительских пожитков» владения И. Бухолца в ряде уездов граничили с поместьями его брата Авраама Дмитриевича, вышедшего в отставку в 66-летнем возрасте. После выделения наследников у Ивана Бухолца осталось еще более тысячи душ крестьян обоего пола. Как свидетельствуют архивные материалы, семейный клан Бухолцев «испомещался» в традиционных местах обитания их предков. А именно в Дмитровском, Можайском, Вяземском, Кашинском, Смоленском, Белевском и Волоцком уездах. Вот любопытный и характерный документ – приказ «...полковника Ивана Дмитриева сына Бухолцова старосте села Луково Семену Артемьеву о приводе для отдачи в рекруты того же села Луково крестьянского сына Павла Заремина». В этом документе мы многое прочитываем. Видим, что крестьяне Бухолца были не только охвачены переписью, но еще и «офамилены». Попутно отмечаем, насколько велико было право помещика распоряжаться жизнью своих подданных. Подтверждает документ и «национальное обличье» фамилии самого помещика, представленной здесь не в усеченной прозвищной, а в полной русской антропонимической форме – Бухолцов.

Еще одна примета времени – служебные назначения в одну команду получали владельцы соседствующих поместий. Не случайно заместителю Бухолца – майору Якову Львовичу Вельяминову-Зернову, представителю старого дворянского рода (предок которого – выходец из Золотой Орды, тюркского происхождения, был тоже помещиком), принадлежала земля рядом с вышеупомянутым селом Луково. Она носила топоним – Лукова пустошь. При отъезде в Тобольск Бухолц сдал воинскую команду Вельяминову-Зернову. Он и продолжил дальнейшее строительство Омска, до получения нового назначения.

И заключая сей краткий экскурс в далекое прошлое, хочу остановиться на некоторых моментах биографии нашего героя. Вплоть до первой его посылки в «Сибирскую украину» служилые люди получали поместье в условное владение на срок своей службы. Действовало правило, согласно которому крепостные земли постоянно перераспределялись, поскольку «земля недолжна выходить из службы». Вдова умершего и несовершеннолетние дети лишались поместья, если ей не удавалось выйти замуж за служилого человека, который мог бы закрепить его за собой (с учетом наличия или отсутствия у него собственного «пожитка» в пределах тогдашних норм). Взамен безутешная вдова получала «небольшой прожиток» – по современным понятиям, нечто вроде «социальной пенсии». Размеры этого вспомоществования зависели от социального статуса покойного. Лишь к 1714 году при Петре Первом военно-служилые землевладельцы, к коим относился и Иван Бухолц, получили право наследственной передачи поместий.

Как уже было отмечено выше, именование «Бухолц» относится к личным неканоническим правовым фамильным прозваниям. Оно не является семейной наследственной фамилией. К тому же в различных источниках информации (в том числе поместно-владельческих материалах) можно встретить разные варианты его написания. Причиной тому орфографические и иные ошибки при составлении документов (из писцов, как известно, немногие были сильны в лингвистике). Случается, и довольно часто, что сами фамильные прозвания даны в них без указания канонических имен и отчеств.

Все это, конечно же, затрудняет идентификацию личностей. Помноженные друг на друга неточности не позволяют установить – «кто есть кто», и в каких родственных отношениях находились эти люди с основателем Омска. Может быть, вообще приходились ему «седьмой водой на киселе». В материалах одной только Герольдмейстерской конторы, не говоря уже о других фондах, этих «вариаций на антропонимическую тему», что называется, пруд пруди.

Впрочем, данная публикация нисколько не претендует на исследования «генеалогического древа». Это уже, как сказал бы герой Достоевского, «совсем другая история».