Дорогой мой Валихан…

К 150-летию со дня рождения
Федора Достоевского

 

Весной 1860 года это имя было на устах всего ученого Петербурга. Его с уважением и восхищением произносили маститые русские этнографы, востоковеды, географы:

— Валиханов...

— Чокан Валиханов...

— Чокан Чингисович Валиханов...

Двадцатичетырехлетнему казаху аплодирует общее собрание Русского географического общества. Видные петербургские литераторы и общественные деятели считают за честь пожать руку этому темноволосому молодому человеку.

Несколько лет спустя о нем будут писать за границей, его работу издадут в Лондоне.

Что же совершил Валиханов? Почему его имя попало во все энциклопедии, а написанное им до сих пор является предметом изучения?

В середине прошлого столетия ориенталисты всего мира многое отдали бы за то, чтобы хоть одним глазом взглянуть на неведомую и загадочную страну Кашгарию. Сведения о ней были скудны, противоречивы, а порой фантастичны. Огражденная с юга джунглями Индии, а с севера цепью Небесных гор Кашгария (или, как ее еще называли, Алтышар) была недоступна для европейцев – местные фанатики – властелины предавали смерти всех иностранцев. Только двое побывали здесь – итальянец Марко Поло в 1272 году и португалец Гоес в 1603. Третий – немецкий ученый и путешественник Адольф Шлагинтвейт, отправившийся в Кашгарию, в 1857 году пропал без вести.

В 1858 году в Кашгар через Заукинский перевал прибыл большой торговый караван. Никто не обратил особого внимания на молодого родственника караванного старшины. А это был не кто иной, как переодетый, сменивший свое имя Чокан Валиханов – ученый, офицер русской армии, посланный в Алтышар по специальному приказу правительства.

В первые же дни он узнает об ужасной судьбе своего предшественника – Адольфа Шлагинтвейта: жестокий правитель Алтышара приказал казнить фрянга (чужеземца), голова немецкого ученого была выставлена на всеобщее обозрение.

Ежедневно рискуя быть разоблаченным, Валиханов прожил в Кашгаре почти полгода. За это время он собрал массу политических, экономических, этнографических, фольклорных и иных сведений, значение которых было неоценимо.

На обратном пути за его караваном была послана погоня – к счастью, безуспешная.
Наконец, 13 июля 1859 года, из Омска в Петербург полетела депеша:

«Караван, посланный в мае минувшего года г. Кашгар, окончив успешно свои торговые дела, возвратился в Семипалатинск. Вместе с тем прибыл в г. Омск и находившийся при этом караване поручик султан Чокан Валиханов».

А вскоре министр иностранных дел читал рапорт генерал-губернатора Западной Сибири:

«Если принять во внимание, что столь многообразные, относящиеся почти но всем отраслям науки и государственного устройства сведения отчетливо составлены молодым человеком недавно еще окончившим воспитание в Сибирском кадетском корпусе и по происхождению киргизом (так тогда называли казахов – авт.), между коими весьма трудно встретить людей даже с обычным начальным образованием, что для собрания этих сведений следовало провести продолжительное время, подвергаясь всем лишениям и даже опасению позорной смерти, далее, что сведения эти, объявленные печатно, приобрели бы ему почетную известность в ученом мире, известность лестную для благородного честолюбия».

«Замечательным географическим подвигом» назвал П. П. Семенов-Тян-Шанский это путешествие.

Вот почему приезд молодого казаха в столицу произвел такой фурор.

Валиханова наперебой приглашают в самые модные петербургские дома. Он жаден до новых знакомств, но старается не упустить ни одного случая, когда можно повидаться со старым другом – бывшим каторжником Федором Достоевским, которому совсем недавно разрешили проживание в столице.

Впервые они встретились в начале 1854 года. Достоевский и Дуров, только что вышедшие из острога, жили тогда в гостеприимном и хлебосольном доме омского офицера Константина Ивановича Иванова – того самого, что был женат на дочери декабриста Ивана Александровича Анненкова – Ольге.

Чокан был постоянным гостем в этой замечательной, интеллигентной семье. Он, наверняка, с нетерпением ждал знакомства со ссыльными петрашевцами, ведь о них вот уже четыре года говорили в Омске.

Когда морозным январским днем 1850 года закованных в кандалы Достоевского и Дурова доставили в Омский острог, юный Чокан учился в Сибирском кадетском корпусе. Это были самые важные в его жизни годы. По свидетельству Г. Н. Потанина «Сибирский кадетский корпус был в то время лучшим учебным заведением Сибири». Вот люди, бывшие наставниками Валиханова и его товарищей – кадетов.

Инспектор классов Иван Викентьевич Ждан-Пушкин – тот самый, что всеми силами старался помочь петрашевцам. Вот как характеризует этого человека Потанин, тоже учившийся тогда в корпусе:

«Ждан-Пушкин был разносторонне образованный человек: он знал французский, немецкий и английский языки, был отлично знаком с историей европейской литературы, особенно английской, и с историей вообще... Но главным образом его благородный и открытый характер оставлял глубокий след в умах его питомцев: кадеты старались подражать ему».

В другом месте Потанин говорит о Ждан-Пушкине: «Его намерением было сделать из нас рыцарей, способных бесстрашно прямить царю».

Преподаватель Александр Сулоцкий. Это имя также упоминается среди людей, сочувствовавших Достоевскому и Дурову.

Молодой историк Гонсевский.

«Лекции его имели для нас большое значение, – вспоминает Потанин. – В кадетских корпусах историю по программе дозволялось довести только до 1815 года, но Гонсевский, конечно, с разрешения Ждан-Пушкина, довел ее до 1830 года, особенно подробно он прочел нам историю Великой французской революции...»

«У Гонсевского и Сулоцкого мы учились думать», – утверждает Потанин.

Среди преподавателей корпуса были такие люди, как поклонник идей Белинского Н. Ф. Костылецкий, друг Чернышевского В. П. Лободовский и другие.

С некоторыми из своих преподавателей Чокан находился в отношениях дружеских, встречался с ними вне стен корпуса. И разумеется, от них он хорошо знал о томившихся в остроге Достоевском и Дурове. Потому и была столь желанной первая встреча, которая стала началом большой и искренней дружбы.

Они сразу же заинтересовались друг другом. Юный Чокан впервые видел настоящего, даже довольно знаменитого писателя. Достоевский же не мог не поразиться образованностью и умом молодого казаха. Каждый по-своему был незауряден, и оба понимали это.

Вскоре после знакомства с Чоканом Достоевский уехал служить в полк. Своего нового друга он увидел лишь через полтора года, когда тот по служебным делам приехал в Семипалатинск. В этом городе они встречались еще несколько раз.

А теперь о главном. О том, какое значение для Валиханова имело знакомство с Достоевским. О том, как повлиял на талантливого казахского юношу великий писатель-психолог.

5 декабря 1856 года Чокан посылает Федору Михайловичу письмо из Омска в Семипалатинск. Он пишет:

«Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю».

И дальше, как бы между прочим, Чокан просит у своего старшего друга совета:

«...Омск так противен со своими сплетнями и вечными интригами, что я не на шутку думаю его оставить. Как Вы думаете об этом? Посоветуйте, Федор Михайлович, как это устроить лучше...».

Это был крик души. Чокан находился на перепутье. Он чувствовал, что военно-чиновничья карьера – не его удел. Он – уже познал страсть научного поиска, но не знал твердо, куда идти дальше.

И Достоевский, измученный солдатчиной, сложностями личной жизни, издерганный и полубольной, очень чутко уловил всю важность этого письма. Прочитав его, он тотчас посылает Валиханову подробнейший ответ:

«Письмо Ваше, добрейший друг мой, передал мне Александр Николаевич. Вы пишете там приветливо и ласково, что я как будто увидел Вас снова перед собой. Вы пишете мне, что меня любите. А я Вам объявляю без церемоний, что я в Вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения как к Вам, и бог знает как это сделалось. Тут бы можно много сказать в объяснение, но чего Вас хвалить! А Вы верно и без доказательств верите моей искренности, дорогой мой Валихан, да если б на эту тему написать десять книг, то ничего не напишешь...»

А затем в письме изложена целая жизненная программа, которой, по мнению Достоевского, следует придерживаться Валиханову:

«...Вы пишете, что Вам в Омске скучно – еще бы! Вы спрашиваете совета: как поступить Вам с Вашей службой и вообще с обстоятельствами. По-моему вот что: не бросайте заниматься. У Вас есть много материалов. Напишите статью о Степи. Ее напечатают (помните, мы об этом говорили). Всего лучше если б Вам удалось написать нечто в роде своих записок о степном быте, Вашем возрасте там и т. д. Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было бы ново, а Вы, конечно, знали бы что писать (например, вроде Джона Теннера в переводе Пушкина, если помните). На Вас обратили бы внимание и в Омске и в Петербурге. Материалами, которые у Вас есть, Вы бы заинтересовали собою Географическое общество... Лет через 7, 8 Вы бы могли так устроить судьбу свою, что были бы необыкновенно полезны своей Родине. Например, не великая ли цель, не святое ли дело, быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал в России, что такое Степь, ее значение и Ваш народ относительно России, и в то же время, служить своей Родине, просвещенным ходатайством за нее... Вспомните, что Вы первый киргиз – образованный по европейски вполне. Судьба же Вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав Вам и душу и сердце... Не смайтесь над моими утопическими соображениями и гаданьями о судьбе Вашей, мой дорогой Валихан. Я так Вас люблю, что мечтал о Вас и о судьбе Вашей по целым дням. Конечно, в мечтах я устраивал и лелеял судьбу Вашу. Но среди мечтаний была одна действительность: это то, что Вы первый из Вашего племени, достигший образования Европейского. Уже один этот случай поразителен и сознание о нем невольно налагает на Вас и обязанности...».

Разумеется, было бы неправильным утверждать, что только Достоевскому обязан Валиханов правильным выбором жизненного пути. Сильное и очень благотворное влияние на молодого казаха имел Дуров, много сделавший для развития его довольно смелых политических взглядов. В науке немало помог П. П. Семенов (впоследствии – Тян-Шанский). Но факт остается фактом: Валиханов последовал многим советам своего друга-писателя. Именно Степь (т. е. азиатские просторы России) была темой его научных интересов. Один из исследователей (П. Косенко в книге «Достоевский в Казахстане») заметил, что даже литературная деятельность Валиханова проявлялась как раз в том научно-художественном жанре, который в качестве образца рекомендовал ему Достоевский – «вроде Джона Теннера».

Не менее важно и то, что Валиханов, как и учил его Достоевский, стал защитником и просветителем своего народа, пытался улучшить его положение. «Мы, – недвусмысленно писал он, — связаны с русскими историческим и даже кровным родством. Судьба миллиона людей, подающих несомненные надежды на гражданственное развитие, людей, которые считают себя братьями русских по Отечеству и поступили в русское подданство добровольно, кажется, заслуживает большего внимания и большой попечительности в таких решительных вопросах, которые формируются в шекспировское – быть или не быть». Здесь стоит вспомнить и слова, сказанные много лет спустя другим замечательным казахом-писателем Мухтаром Ауэзовым.

«Достоевский, – пишет он, – советует Чокану выступить с «просвещенным ходатайством»! за свой народ... В этих заботливых думах Достоевского о Степи, о долге первого просвещенного сына этой Степи сказалась светлая, благородная роль передовой русской интеллигенции в судьбе народов России... Нам бесконечно дорого сознавать, что великий русский писатель Ф. М. Достоевский говорил о своих думах и чаяниях с лучшими представителями казахского народа, что он мыслил будущее этого народа связанным с русским народом...».

Наконец, Федору Михайловичу разрешено покинуть Сибирь. Проездом он на трое суток останавливается в Омске. И здесь – новые встречи с Валихановым. Чокан знакомит его с семейством Капустиных – их дом был своеобразным клубом передовой омской интеллигенции.

Есть мнение (П. Косенко), что именно в эти омские дни сделана известная фотография Валиханова и Достоевского, на которой они запечатлены рядом.

А потом друзья встречались в Петербурге, и Федор Михайлович был свидетелем успеха молодого ученого.

Больные легкие вынудили Валиханова весной 1861 года ехать из северной столицы на родину. Он думал, что уезжает ненадолго, но, увы... Ему не суждено было больше увидеть Петербурга: прогрессирующий туберкулез с каждым месяцем подтачивает его силы. Но Чокан не сдается. Он много занимается наукой, переписывается с друзьями (в том числе и с Достоевским), борется с произволом местных властей.

Однако недуг становится все сильнее. В апреле 1865 года Чокан Чингисович скончался, не достигнув и тридцатилетия. Его похоронили на большой караванной дороге возле Алтын-Эмельского хребта – на том самом месте, откуда он когда-то начинал свое знаменитое путешествие в таинственный Кашгар…

Удивительной была жизнь этого намного опередившего свой век человека.

Мухтар Ауэзов писал, что дружба великого писателя и великого ученого-просветителя – «одно из прекрасных свидетельств исторической дружбы русского и казахского народов».

 

Дорогой мой Валихан…: к 150-летию со дня рождения Федора Достоевского / Е. Евсеев, А. Лейфер // Омская правда. – 1971. – 8 авг. – С. 3.