Воевода Тухачевский

 Скажите Вы, любезные,

О родословном дереве

Слыхали что-нибудь?

Чем дерево дворянское

Древней, тем именитее —

Почетней дворянин.

Н. А. Некрасов

 

Родословное дерево

 

Занимаясь архивными изысканиями в области сибирского городоведения феодального, периода я естественно, обращал внимание и на родословные исторических личностей. Например, основателя Омска – И. Д. Бухольца, Акмолинска – Ф. Шубина и других. В документах по истории г. Тары в поле моего зрения попала и фамилия воеводы Тухачевского. Меня заинтересовало существует ли генеалогическая связь между тарским воеводой и маршалом СССР М. Н. Тухачевским.

Начнем с родоначальника. Современному читателю следует иметь в виду, что «русское дворянство» в период становления военно-служилого сословия не имело национального смысла. Оно приобреталось с незапамятных времен не только и даже не столько по подвигам личной доблести и отваги, сколько на основании владения наследственной собственностью.

В биографии М. Н. Тухачевского говорится, что у него дворянская фамилия. И что нынешние наследники Тухачевского имеют «поколенную роспись». Но эта «роспись», с точки зрения научной генеалогии, не более чем «филькина грамота».

Изначально всякие назначения на «номенклатурные» должности государева двора в Московском княжестве осуществлялись «по породе».

Разрядный приказ, ведавший ратной службой, так же руководствовался в своих штатных назначениях родословными росписями, подаваемыми служилыми людьми: какие должности занимали их предки, и вообще «откуда есть пошел род». За давностью лет, отсутствием подлинных документов многие не брезговали составлением легенд о «благородных» выходцах из иных «заморских земель». И в этом отношении история происхождения родоначальника дворян Тухачевских – типичное отражение своей эпохи.

Согласно официальному «Общему гербовнику дворянских родов Всероссийской империи», «Родоначальник фамилии Тухачевских Индрис, а по крещении названный Константином, выехал к великому князю Мстиславу Владимировичу, в Чернигов из Цесарских земель. Происшедшие от сего Индриса Богдан и Тимофей Григорьевы, от великого князя Василия Васильевича пожалованы вотчинами и селом Тухачевским, и потому великий князь прозвал их «Тухачевскими». Такая вот легенда. Но что интересно, от этого Индриса ведут свое начало еще и такие известные в нашей отечественной истории фамилии, как Васильчиковы, Дурново, Даниловы...

Знакомство с «биографией» этого родоначальника свидетельствует о ряде фактов сомнительного свойства. В одних случаях он «выехал из Цесарские земли». В других – из Германии. По одним сведениям, потомки его были Богдан и Тимофей. По другим – сыновья Константин и Федор...

Но вот что действительно объединяет «индрисовцев», так это наличие в некоторых дворянских гербах элементов восточной военной геральдики: луков, стрел, ятаганов, колчанов, лат, мечей...

Поскольку прошлое покрыто «мраком», трудно судить о том, когда и как от «индрисовского» ствола отпочковалась фамильная ветвь Тухачевских. И кто ее истинный родоначальник.

Одно ясно, в основе фамилии – владельческое прозвание, отвечающее на вопрос, чье поместье? Тухачево.

Этимон «тухач» тюркоязычного происхождения. Заглянем в «Сравнительный словарь турецко-татарских наречий». Из него узнаем, что фамильное прозвание происходит от понятия знаменосец, вестник. Можно полагать, что носитель прозвища Тухач получил его в «дофамильный» период по своей функции в воинских соединениях Золотой Орды.

Есть и другое объяснение. В старом литературном языке «тюрки», тухач обозначает род хлеба – пирог с говядиной. А в татарском – круглый крендель. В любом случае мы имеем дело с лексической основой тюркского происхождения.

Эта мысль находит свое подтверждение в материалах Сибирского приказа, где упоминается имя Остафий Тухач.

Судя по родословцу Тухачевских, в чиновной иерархии «государева двора» они относятся к выезжим, нетитулованным служилым людям, составлявшим «второй слой» дворянского сословия Московского княжества.

Принадлежность к дворянскому военному дому Тухачевских документально отражена в архивных источниках.

В ряде материалов приказного делопроизводства упоминается имя «Якуш Остафьев (Евстафьевич. – Е. Е.) сын Тухачев», как и в нормах русской антропонимической системы — Яков Остафьев сын Тухачевский.

 

«Мунгальская посылка»

 

Осенью 1631 года томский воевода доложил в Москву о приезде посланца монгольского хана по имени Байгал Байсаев-бакши. Явившись в съезжую избу, он, что называется, «плакался в жилетку» князю Татеву о том, как его хозяина Алтын-царя соседи «калмацкого языку люди Чигир-хана» в результате междоусобных ссор – «утесняют». Согнали с «породного» кочевья. И слезно просил «оборонить» их от ворогов. Выражаясь языком сибирских казаков, Чигир-хан «сбил его с куреня». А запись той беседы гласит: «...чтобы государь, царь и великий князь Михайло Федорович, всея Русии самодержец пожаловал, велел ево со всею ордою принять под свою царскую высокую руку». Текст не вызывал сомнения в благих намерениях Алтын-хана.

Татев сообщил об этой просьбе в Москву. Зная, что переписка по тем временам дело долгое, он не остался безучастным к просьбе посланника. Без всякой бюрократической проволочки послал с ним своих людей лично убедиться в «местных обстоятельствах». Алтын-хан вновь направил своих посланников для официального принятия присяги на верность «белому царю». 1 июня 1632 года состоялась церемония принятия клятвы, или как ее называли, «шерти». Об этом воевода тоже весьма подробно изложил в «статейном списке», приложив к нему и саму «шертную запись».

В Москве об этом еще ничего не знали. Боярин Д. М. Черкасский, руководивший приказом Казанского дворца, готовя документы к очередному докладу о сибирских дипломатических делах, подобрал человека для посылки к Алтын-хану. Остановились на Якове Тухачевском, обитавшем в Сибири. Этот смоленский помещик был знаком Дмитрию Мамстрюковичу еще со времен, когда он ходил в поход для освобождения городов, занятых польскими войсками в 122 году (1614 год).

В конце мая 1633 года состоялось назначение. «И государь... Михайло Федорович... слушав тое отписки, указал послать из Томского к Алтын-царю дворянина нашего Якова Тухачевского». Чтобы он лично в орде привёл Алтын-царя к присяге.

Однако вскоре томский воевода отписал – отпала необходимость в посылке Тухачевского.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошел еще год... Татева сменил на воеводстве другой государев стольник – Микита Егупов-Черкасский, князь.

На сей раз отправил царь в Сибирь верхотурского сына боярского Андрея Буженинова. А с ним «жаловальную грамоту» и жалование Алтын-царю. И вновь распорядился «...послать к нему дворянина нашего Якова Тухачевского, да подьячего Дружину Огаркова». Кроме них в посольство включили томского сына боярского Луку Васильева и 12 служилых людей. Среди них были знающие татарский, калмыцкий и монгольский языки. Сам Тухачевский читать, а уж тем более писать не умел.

Из Томска отправились 3 июня 142 года (1634 год). Путешествие продолжалось 11 месяцев. Назад вернулись лишь в конце апреля 1635 года.

Посланникам были вручены документы: прежде всего, «наказная память» – посольская инструкция, дипломатический ритуал и порядок рассмотрения вопросов, «Шертная запись» – текст клятвы, которую должен был произнести Алтын-царь, «Жаловальная грамота» – о приеме орды в русское подданство. И, наконец, само «государево жалование» – аванс за еще не осуществленную службу.

Уже на пути в ханский улус взаимоотношения между главными действующими лицами посольства, Тухачевским и Огарковьм, стали перерастать во взаимную неприязнь.

Свою миссию Тухачевский воспринимал, прежде всего как способ собственной реабилитации в глазах правительства. За свои прошлые «вины». От успеха предприятия зависело его возвращение если не ко двору, то, во всяком случае, в родовое поместье.

Во время приема в ханской ставке при обсуждении этого вопроса возникли серьезные разногласия. Алтын-царь заявил, дескать, он не приказывал своим послам «шертовать», а просил лишь о том, чтобы его «защитить, пожаловать, прислать послов своих». Завел разговор о тех «чёрных улусных людях», которые еще в незапамятные времена его отцу платили дань. Вспомнил и о своих «кыштымах», откочевавших под русское покровительство и не платящих ему ясак... И вообще сказал, мол, томский воевода недостойно принял его посланцев, «...держал их в поганой избе и велел им шертовать поневоле».

И с государевыми посланниками Алтын-царь вел себя неучтиво, без соблюдения должных почестей. Как зафиксировано в архивных документах, посадил их ниже своих подданных «у входа в юрту». Устроил форменный скандал, требуя немедленно, без всякой присяги с его стороны, вручить привезенные «подарки». Так он расценивал «государево жалование». И даже угрожал «...взять нечестью и нас поморить голодной смертию или побить». Пришлось пойти на уступки – отдать. А при отъезде еще и потребовал все оружие служилых людей: пищали и сабли... Тухачевский и это требование исполнил! Алтын-царь смягчился. Просил проявить великодушие и не докладывать царю Михаилу Федоровичу о своей грубости. Однако присягать лично, на условиях, оговоренных «шертовальной записью», наотрез отказался.

Прежде всего, подьячий Огарков стал настаивать на том, чтобы Тухачевский через толмача довел до сведения Алтын-царя факты недостойного поведения его людей, сопровождавших посольство. Они публично ругали русского царя Михаила Федоровича. Но посол под угрозой смертоубийства запретил об этом даже заикаться. А для «профилактики» приказал служилым его проучить, чтобы знал свое место. И они избили подьячего «ослопами до полусмерти влежачь» (ослоп – это жердь. – Е. Е.). «А я, Дружина, – писал впоследствии Огарков в своем отчете о поездке, – ему Якову товарищ и бить меня по государеву указу не положено».

На обратном пути домой в предчувствии предстоящих неприятностей Тухачевский пытался найти наконец общий язык с Огарковым. Дабы он свой «статейный список писал по ево Яковлевой сказке». При этом ставил в пример недавнее немецкое посольство окольничьего В. Г. Коробьина, пожалованного «в боярское место». И другие члены получили повышения по службе – «придачи большие денежные и поместные». И в этом смысле, просвещал Тухачевский Огаркова, и их «мунгальская служба», если действовать заодно, сулит большие награды. Огарков не соглашался. «Жив, говорил, буду, опишу все как было». Так впоследствии и поступил.

Тухачевский к обработке строптивого подьячего подключил служилых людей обещанием за ту «алтынову поездку пожалованием из казаков и дети боярские». Они, в свою очередь, стали уговаривать подьячего помириться с Тухачевским. Исчерпав доступные возможности повлиять на несговорчивого русака-подьячего посулами, битьем – моральным и физическим давлением, – Тухачевский решил от него отвязаться. Когда до томского города оставалось двенадцать дней конного пути, Тухачевский бросил Огаркова одного на произвол судьбы. Улусным ясачным людям запретил давать ему корм и подводы. В надежде на то, что Дружина либо в реке утонет при весеннем половодье, либо звери его задерут, или умрет он где голодной смертью. А он, тем временем, успеет благополучно с алтыновыми посланцами из Томска уехать в Москву. Не получилось. Томская администрация поинтересовалась, где его товарищ? «А он неведомо для чего отстал на реке Кие», – ответил Тухачевский. Послали на розыски служилых людей. Нашли подьячего «только чуть жива, 9 дней сряду не едал». А Тухачевский, между тем, диктовал в съезжей избе свою победную реляцию о том, как он «Алтын-царя, его братьев, детей и внучат и всю его орду привел под государеву высокую руку в холопство навеки и неотступно». И когда скорописец оформил статейный список, то «...поп Пантелеймон Львов, в Яковлеве место Тухачевского, сына своего духовново, руку приложил». Поскольку посол грамотой не владел.

Стали сличать его «сказку» с версией, изложенной Огарковым. Обнаружили расхождения. Да и вывод подьячего звучал неутешительно. Тухачевский, писал он, «...тое своею лживою службой хотел вылгать многое жалование и взяту бы быть ему Якову из Сибири». Томскому воеводе Егупову-Черкасскому такой комментарий подьячего очень не понравился. Потому как он тоже хотел получить свою долю «сладких пряников» от государя. А посему пытался оказать силовое давление на Огаркова. «...князь Никита ж, государь – писал позднее подьячий в своей челобитной, – меня, холопа твоего, за те государевы дела бил и бороду выдрал и бив посылал меня в тюрьму на 2 дни и сидел я двое сутки». Но, выйдя из тюрьмы, подьячий не желал вступать в сговор с воеводой, Тухачевским и их окружением. Пришлось заняться «сыском» – расследованием. Началась, как водится, обычная судейская волокита. Тухачевского задержали в Томске до выяснения всех обстоятельств по делу. Сопровождать алтыновых послов в Москву отправили боярского сына Луку Васильева.

Огарков же оказался крепким орешком. Все обвинения в свой адрес он отводил, разбивая их в пух и прах. На него много всяких «собак» пытались навешать. Якобы «о деле не радел» и дефицитную по тем временам бумагу продавал, и какие-то деньги «государевы 100 рублей украл». Не говоря уже о том, что воеводу Тухачевского, Алтын-царя, вместе со всей их родней по-славянски «лаял матерно...»

Яков же обвинял Дружину: «...этот плут меня и жену мою и детей лаял и позорил запосмешно, матерны всякою непотребною лаею»... Словом, много чернил извели, гусиных перьев сломали, а дело шло ни шатко ни валко. Как в той старинной поговорке о сроках судебных разбирательств: «Воевода год помечает, а два отвечает».

Пока тянулась судебная волокита, у Егупова-Черкасского истек срок пребывания на томском воеводстве. И он благополучно отбыл в «родные пенаты».

Дворянин Тухачевский на сей раз отделался легким испугом. В Москву его, правда, не пригласили. «Мунгальская посылка» не сулила ему наград.

Поскольку в Сибири, во все времена, ощущался дефицит «номенклатурных» кадров, то проштрафившегося в худшем случае переводили на аналогичную должность в другой сибирский город. На сей раз так и получилось. В Таре открылась вакансия. Там предстояла смена воеводской администрации.

 

В чинах стратилатских

 

Поместные владения Тухачевских размещались в приграничном Смоленском крае. Здесь пролегала традиционная дорога иностранной военной интервенции. Прямой путь к первопрестольной столице Москве.

Смоленское дворянство – городовое и земское – занимало в Московском государстве ведущее место. В то же время оно поддерживало разных претендентов на российский престол: литовского королевича Владислава, Лжедмитрия и т. д.

Что же касается служилого человека «по отечеству» Якуша Тухачевского, то о начале его военной карьеры нам известно следующее. Служить начал уже во втором десятилетии XVII века в казачьих отрядах небезызвестного авантюриста Ивана Мартыновича Заруцкого, принимавшего участие на стороне разных политических сил: и в восстании Болотникова, и польских интервентов Лжедмитрия I, и «тушинского воренка» – сына Марины Мнишек... Конец его был трагичен. В 1614 году бежал на казачий Яик, был схвачен, посажен на кол.

По молодости лет Якуш, естественно, не играл серьезной роли во всех этих военно-политических событиях. В одном документе Сибирского приказа о нем даже так выразились «...казаки выблудили его у Маринки Росстригиной» (жены Лжедмитрия I. – Е. Е.). Позднее, уже в период его сибирской службы, под горячую руку, в скандальных ситуациях, ему напоминали прошлое, называя изменником, посланным от ожившего Расстриги в Сибирскую «украину» прельщать здешних людей. Словом, служба Тухачевского полякам не являлась для сибиряков секретом.

В одном из документов Сибирского приказа говорится, что за участие в «бунте казаков» он сослан в Сибирь, о чем «ведомо тебе, праведному государю, и твоим государевым боярам».

Воинская служба Тухачевского с 1618 года продолжалась в Тобольске. Поначалу был он в невысоком чине «сына боярского». Имя его стало известно в Москве из донесения 30-х годов, в котором сообщалось об успешном взятии отрядом Тухачевского Чингис-городка. Где-то на юге нынешней Новосибирской области. С тех пор имя Я. Тухачевского попало в поле зрения московского правительства. И прежде всего, администрации Казанского дворца, руководившего Сибирью. О его очередном назначении главой посольства к Алтын-хану мы уже рассказали в предыдущей главе. А здесь о том, как складывалась его дальнейшая судьба «в чинах стратилатских», что означает военачальник, стратег, воевода. О том, как он управлял сибирской военной силою.

Тара конца 30-х годов XVII столетия, как и другие Западно-Сибирские военно-опорные пункты Томск, Кузнецк, была, что называется, «горячей точкой». Все первое столетие ее существования здесь «сидело» по двое воевод. Сменялись они через каждые два года.

По «государеву разряду» 1639 года тарским воеводой был назначен представитель титулованной фамилии Василий Александрович Чеглоков. Вторым воеводой, как тогда выражались «в товарищи», к нему определили Тухачевского. Разрядный приказ стремился назначать в Тару таких людей, которые по-своему этническому происхождению, родословно, принадлежали к выходцам с Востока. Знали «местные обстоятельства»: язык, нравы, обычаи... Не составлял в этом отношении исключения и новый тарский главный воевода Чеглоков. Родоначальник дворянского военного дома был выезжим ордынцем тюркского происхождения. Из татар или калмыков. А русские имена и фамилии потомков – результат крещения в православную веру. Фамилия Чеглоков в русской транскрипции, судя по родословцу, произошла от прозвища предка – Чеглок, что по-тюркски обозначает «кисть на шапке», отличие монгольских и калмыцких чиновников. Документальных материалов Тарской приказной избы, относящихся ко временам службы Я. Тухачевского, не сохранилось, и сказать что-либо о его взаимоотношениях с Чеглоковым мы не можем. Главный воевода, благополучно отбыв свое «дежурство» на Таре, сдал дела очередному старшему начальнику князю Петру Ивановичу Щетинкину. В 1643 году Чеглоков отбыл. А на место Тухачевского посадили Федора Головачева. И на сей раз вернуться в российские края Якушу не довелось. Очередной «прокол» по службе получился. Да и в Таре его в это время не было: ходил по цареву указу на «государевых ослушников».

В те времена Тара переживала сложный период своей истории. Приказная документация тех лет свидетельствовала: «изменники тарские и тюменские татарове в колмацких улусах... во всех сибирских городах... выведывают и колмацким людям все то сказывают. И колмацких людей те изменники на сибирские городы и ясачные волости войной приводят и добра ждать нечего...»

Тухачевскому в ожидании продолжительной осады разбойничьими ордами не приходилось рассиживать в съезжей избе, бумажки перебирать, да чаи гонять... Всю зиму велись подготовительные работы «к отражению врагов отечества». Материал строительный запасал. Спешил подлатать крепостные стены. Дощаники сколотить, хлебные запасы по реке сплавить, да за солью на Ямыш-озеро сходить... Гарнизон усилить: свинец, порох, продовольственные запасы завести.

Весна и лето – самое горячее, деятельное в военном отношении время. Бывало, чуть солнышко пригреет, схлынет снег и начинается военная страда – непрерывная череда набегов степных хищников, которые, как говорилось в документах, «одним только разбоем питаются». Постоянно не хватало людей, вооружения, снаряжения...

Для походов же наступательного характера поручали Тухачевскому организовать отряд из служилых людей нескольких уездов. Военная сила Сибири была, что называется, «с бору по сосенке». В 1641 году у Тухачевского произошла ссора с командирами приданных ему отрядов. В его сводную команду входили казаки, «литва», служилые татары Тобольского и Томского разрядов. Во время похода они, естественно, не упускали случая «пограбить, взять ясырь». На этой почве случались у Тухачевского и конфликты с подчиненными, поскольку по натуре своей был он «скаковой лошадью» – человеком крутым, горячим. Вот и по поводу «смуты и настроения» в отряде произошло расследование. На сей раз «заводчиками» оказались тобольские боярские дети: Ю. Воеводский, С. Голынский, К. Боборыкин и другие. Воинские люди из других городов тоже не захотели быть под началом Тухачевского.

В документах Сибирского приказа сибирские воеводы сообщали: «...Служилые люди Куска Мухоплев да Сенька Белоусов с товарыщи, заворовали, воеводу Якова Тухачевского среди степи покинули, и иногородних людей подговоря назад в Томский город возвратились».

Приговор гласил: «И за то их воровство в Томском по государеву указу тридцать человек кнутьем бито».

После таких событий Тухачевского не то, что в Москву, в стольный сибирский Тобольск на службу не переводили. Он оставался в воинской иерархии на вторых ролях.

О конкретных фактах личной доблести и подвигов воеводы Тухачевского на ратном поприще нам мало что известно. Среди положительных моментов его служебной деятельности, отмеченных отечественной историографией, упоминается об основании им во время киргизского похода в 1641 году военно-опорного пункта близ озера Сызерим-Куль в Ачинской волости...

Другой поход Тухачевского во главе сводного отряда относился к 1642 году. Он был предпринят в связи с агрессией киргизских князцов, совершавших набеги в окрестности Красноярска. В ожесточенном бою на реке Белый Июс (приток Чулыма) отряд Тухачевского нанес им решительное поражение. Эта победа способствовала вхождению в состав Русского государства одного из мелких тюркских племенных образований, именуемых арийцы. В общем, долго еще Якушу приходилось бороздить степные просторы в седле на лихом коне. Лишь в 1647 году получил он очередное служебное назначение в так называемую «златокипящую Мангазею». Перевод в этот северный заполярный край тоже нельзя расценить как повышение по службе.

Это был финал не только служебный, но и всей жизни дворянина Якуша Тухачевского. Там и обрел он свой последний кладбищенский приют. Произошло это 17 сентября 1647 года. В летописи говорится, что он «умроша» буквально через шесть недель после вступления в должность воеводы Мангазейского уезда.

Из Тобольска снарядили следственную комиссию в составе письменного головы А. Т. Стекорина и подьячего Я. Иванова для «сыска» обстоятельств смерти мангазейского воеводы. Но и Стекорин там вскоре тоже скончался.

Вскоре и город окончательно захирел. Еще через 15 лет очередной администратор Д. Т. Наумов перенес свою резиденцию в другое место – на реку Турухан.

Так завершил свой земной путь служилый человек «по отечеству» Яков Остафьев сын Тухачевский. Но природа вечна и бесконечна. Подрастали дети. Продолжало плодоносить «генеалогическое древо». На нем появлялись новые побеги. Не пресеклись корни фамилии ее родоначальника Тухача. Поспевали в службу «новики» Тухачевские. Верстались земельными окладами «в отвод» с так называемых «выбылых мест».

Почти четыре века без малого дворянский военный дом Тухачевских служил «со шпагой» своему Отечеству. С тех самых пор, как его родоначальник Тухач, появившийся в числе военных слуг великого князя Василия II по прозвищу Темный, впервые принявшего на себя титул «государя всея Руси», помогал ему «мышцей бранной» утверждать идею самодержавия, Москвы и расширять жизненное пространство будущей Российской империи.

Приведем еще одну историю, связанную с потомками Тухачевских. В материалах Смоленского и Разбойного приказов за 175–177 гг. (1668–1669 гг.) содержатся сведения тоже, между прочим, о «сыске» по делу помещиков Тухачевских.

По челобитью стряпчего Гаврила Степановича Безобразова разбиралось дело «о разорении соседями по поместью дворянами Тухачевскими: Иваном по прозвищу Большой и его сыном смоленским рейтаром Савелием». Безобразов жаловался. Тухачевские, в свою очередь, «били челом» на Безобразова, дескать, он «сам такой».

С петровских времен, из поколения в поколение, Тухачевские – лейб-гвардейцы, семёновцы.

Последним из могикан, на котором угасла эта военно-служилая фамилия, был маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский.