Школа имени Первого мая

Кто-то учит нас и просит

Постигать и мерить.

Не губить пришли мы в мире,

А любить и верить.

С. Есенин.

Когда-то давным-давно, в незапамятные времена Иоанн Златоуст в своем сочинении «О воспитании детей» высказал мысль, что зло укореняется вследствие дурного обращения с ними. «Не от естества приходит людям зло, но своей волей злы бываем».

Общеобразовательная школа – особый институт социализации человека. А школьный учитель не просто одна из профессий – это довольно сложная сфера духовного творчества. Учебная специфика школы заключается, прежде всего, в осуществлении преемственности – передачи последующим поколениям позитивного опыта и общественного наследия прошлого.

В этом повествовании о ранних годах моего школьного детства нельзя обойтись без упоминания одного исторически бессмертного имени. И не только потому, что оно приобрело сейчас негативную популярность – склоняется в быту и средствах массовой информации, а потому, что без «лучшего друга советских детей», высказавшего знаменитую фразу – «сын за отца не ответчик», обернувшуюся на деле лицемерной фикцией, по существу невозможно адекватно отразить ни историю школьной жизни, ни «наше счастливое детство». Имя И. Сталин – привычный контекст общественно-политической жизни страны времен «правления тирана».

Самого «вождя народов» мне довелось лицезреть «живьем» лишь однажды, в начале 50-х годов, во время очередного празднества, проходя мимо трибуны мавзолея. А ему, конечно же, о моем существовании вообще не было известно. Но не зря говорят, что в жизни все взаимосвязано и взаимообусловлено.

Окончилась Великая Отечественная война, и в моей красноармейской книжке появилась запись такого содержания. Верховный главнокомандующий выносит мне благодарность за стойкость и мужество, проявленные в тяжкую для Отечества годину. Понятно, что генералиссимус, объявляя благодарность личному составу действующей армии, не подписывал персонально солдатские документы. И на моей потускневшей полувековой давности медали «За победу...» выгравирован его профиль.

И начало того жизненного этапа, связанного со школой, тоже было ознаменовано сталинской директивой.

Не успел я переступить порог школы, как 3 сентября появилось очередное Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об организации учебной работы и внутреннем распорядке школы» за подписью И. Сталина и предсовнаркома В. Молотова.

 Упоминаю об этой публикации еще и потому, что впервые директорам школ предписывалось «завести дело на каждого ученика с момента его поступления». Этим же постановлением определялись правила поведения учащихся и режим школы. Вот с тех самых пор весь мой жизненный путь, со школьной скамьи и до пенсионного порога, государство отразило не только в солдатской и трудовой книжках, но и в личных делах. Словом, как писал в одном из стихотворений знаменитый автор литургического звучания «Песни о Сталине», лауреат премии его. М. Исаковский: «...Как я жил на белом свете – все записано в анкете». Иначе как бы я сегодня писал о событиях 60-летней давности.

А начать рассказ о годах своей учебы все же следует с родословных корней. Мама моя (Евсеева Н. П. – сост.) родилась в казачьей станице Акмолинской, той самой, которая находится в городе, носившем с хрущевских времен наименование Целиноград. Омск в дореволюционный период являлся административным центром Акмолинской области. Как знаменитая Одесса, представляете, всего лишь Херсонской губернии. Потом, после падения Хрущева, топоним Акмола возродился вновь, а хрущевского зятя Аджубея, того самого, о котором говорили: «Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а женись как Аджубей», сослали в эту степь редактором газеты «Целинный край». В ней печатались и мои статьи об основании Акмолинска.

Родители отправили маму вместе с братом в Омск получать образование. Учиться ей, однако, довелось недолго, всего «пять групп», как она говорила. Потому как последовали известные события времен гражданской войны. Она осталась круглой сиротой и вынуждена была «идти в люди». В те времена действовал секретный циркуляр ЦК ВКП(б), в котором говорилось о необходимости «...провести беспощадный террор по отношению ко всем казакам вообще, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью».

Передо мной лежит справка, выданная матери позднее директором единой трудовой школы второй ступени. В ней говорится, что она «окончила 5 классов и вынуждена оставить школу по семейным обстоятельствам». Школу ту потом назвали именем Розы Люксембург.

У матери, как и у всяких других простых людей, со школой были связаны надежды изменить свою жизнь к лучшему. Вообще, учение, книжное знание мама всегда считала делом, благотворно влияющим на человека. Поэтому свою неосуществленную мечту получить скромное и по тем временам приличное образование она мечтала воплотить во мне. Как заповедь, слышанную ею еще от своих родителей, твердила она мне витиеватую старинную фразу: «Аще поищещи в книгах мудрости, то обрящете великую пользу души своей». В моем детском сознании эта исподволь повторяемая ею формула приобретала определенную моральную самоценность. Уроки тяжкой житейской судьбы родителей способствовали раннему формированию и моего сознательного отношения к учебе. Какого-либо педантичного нажима в смысле «учись, а то по миру пойдешь» или, в лучшем случае, «извозчиком станешь», мне никогда не говорили. Обязательность вырабатывалась у меня с дошкольных лет.

Определили меня в неполную среднюю школу № 33 имени Первого мая. Теперь мало кто знает, что размещалась она в двух зданиях. Главный корпус, старый гимназический – по улице Республики № 34, а младшие классы – в доме напротив, занимаемом ныне областным комитетом по делам физкультуры и спорта (Ленина, № 41). В том, где находились старшие классы (Ленина, № 36), до недавних времен был дом пионеров и школьников Куйбышевского района. А ныне, после ремонта, – дом детского творчества. Проходя иногда мимо этих зданий, отмечаю, как вырос за полвека «культурный слой» асфальта. Раньше его не было. Огромные окна актового зала, ныне заделанные кирпичом, сверкали зеркальным бемским стеклом. Под ними, выступая над уровнем тротуара, виднелись окна подвального этажа, где размешалась раздевалка. А парадная дверь с крыльцом из трех ступенек ныне открывается на уровне тротуара. И здание начальных классов, стоявшее в окружении одноэтажной деревянной застройки «частного сектора», выглядело величественным. Рядом с ним стоял дом моего одноклассника Юрки Михайлова.

Как всякое ожидаемое с нетерпением событие, запомнился и тот день, когда я пошел «первый раз в первый класс».

Именно тогда, впервые за годы советской власти, в школе провели капитальный ремонт. И она встретила нас сверкающая свежей краской, запах которой перемежался с ароматом множества цветов, не только принесенных учащимися, но и специально купленными школьной администрацией по случаю начала нового учебного года. И даже сам секретарь Омского обкома партии Фомин счел необходимым «освятить» своим присутствием это мероприятие и сказать нам напутственное слово, не забыв упомянуть о роли ВКП(б) в народном образовании. Ну и, конечно же, с традиционным приветствием выступил опытный педагог, тогдашний директор школы Лазарева.

Шел 1935 год – 2-я «сталинская пятилетка». Ее центральной задачей в области народного образования являлось осуществление всеобщего обучения в объеме 7 классов.

Размышляя о довоенных школьных годах, я поинтересовался и официальными материалами, отразившими состояние народного образования в тот период. Не все ведь сохранилось в памяти за давностью лет. Да и многого я просто не знал. Поэтому исторический фон этого повествования необходимо дополнить школьной статистикой.

Официально, на государственном уровне, считалось, что в городах к 1934 г. было введено всеобщее 7-летнее образование. Но это не что иное, как «гладко писано в бумаге». В тот знаменательный для меня год в Омске открылось 15 новых школ. Однако проблема охвата всех детей даже начальным образованием еще не была решена. Помещения и сами педагогические кадры оставались «узким местом» наробраза. Унаследованная от дореволюционных времен сеть городских школ развивалась слабо.

Разница между количеством школьных мест и реальным числом лиц, подлежащих обучению в начальных классах, создавала определенную социальную напряженность в городе. Родители осаждали районо, директоров школ, обращались в газеты, писали жалобы, просьбы принять детей в школу. В условиях дефицита школьных мест соблюдался «классовый подход» – дискриминации подвергались, прежде всего, дети «прослойки» интеллигенции и прочих «шибко грамотных бывших».
Когда я поступил в 33-ю, в ней обучалось свыше 1000 человек. Из них было 200 октябрят, 500 пионеров, остальные – «комса» и «несоюзная» молодежь. Занятия велись в 3 смены. В классах сидели дети трех возрастов: от 8 до 10 лет.

Вещественным памятником школьной «напряженки» тех лет служит и двухэтажная пристройка, прилепившаяся к старому зданию на углу улиц Ленина и Валиханова. Возвели ее к 1939 году. Но таких больших школ в городе было 4-5. Остальные – маленькие, и всего-то их было: 38 начальных и 11 средних, да и те девятилетки. И населения по сравнению с сегодняшними цифрами на целый миллион меньше.

Негативные явления, присущие другим городским школам, не обошли и мою. Но не столь остро. Если верить отчетам горсовета, то учился я в «благополучной» школе, занимавшей 1-е место среди других учебных заведений по успеваемости и учебно-воспитательной работе.

К «образцовым школам» в разные годы относились № 19 им. В. И. Ленина, № 37 им. И. В. Сталина. Их, как говорится, уже само наименование обязывало. Я уже не говорю – облоно.

Образованию как средству развития личности в то время решающего значения не придавали. Относились довольно скептически. В социальной структуре учащихся доминировали дети новоявленных горожан, вчерашних выходцев из деревни. Условия жизни были таковы, что следовало скорее вступать в практическую жизнь, самим зарабатывать кусок хлеба. Окончить 7 классов – предел мечтаний многих моих сверстников. Большинство из них завершило курс наук на 5-6 году обучения. Да и сама общественно-политическая атмосфера страны предвоенных лет мало стимулировала развитие просвещения. Словом, все диктовалось экономическими условиями жизни – начальное образование плюс профессия. Я уже не говорю о том, что и само по себе образование в довоенной школе оставляло желать лучшего.

О том, как это выглядело на практике, можно узнать хотя бы из доклада председателя облисполкома С. С. Кондратьева.

Выступая на 8 пленуме исполкома, летом 1937 г., он отмечал, что завоблоно Гофман занимается ничем иным, как очковтирательством, дает заниженные статистические сведения о действительном положении дел в школе. И не то, что о 7-летнем образовании, но не выполнено и «постановление о полном охвате всеобщим начальным образованием». Даже по тем «преуменьшенным данным, – как деликатно выразился Кондратьев, – в 1937 году свыше 18 тысяч детей, то есть 8%, оставались вне школы». Но и среди «охваченных обучением» был очень большой отсев, а успеваемость держалась на уровне 60%.

Но это одна сторона медали. Другая определялась тезисом «кадры решают все». Еще в 1935 году, накануне учебного года, состоялся пленум Омского облисполкома. На нем говорилось о том, что в школе «недостаточно развернута борьба с классовыми врагами за большевистское выполнение исторических решений ВКП(б)». А поскольку врагов искали повсюду и в среде учителей тоже, то облоно разослало директиву провести их аттестацию. Чтобы искоренить различные «левацкие» теории преподавания, «мешавшие выпуску грамотных учащихся». В результате проведения этого «мероприятия», как свидетельствует школьная статистика, к 1937 году больше половины учителей школ, а именно – 51,5% имели низшее образование. А учительство старших 9-10-х классов лишь среднее. Вспоминая о своем прошлом, более чем шестидесятилетней давности, полюбопытствовал, как обстоят дела в нынешние времена. Ну, наша школа, сами понимаете, говорят была «тоталитарной» и вообще на каком-то «первобытном уровне». А что сейчас? Листанул пару свеженьких газет. Одна, именующая себя «неполитической газетой», под названием «Семья» (№ 33) сообщает: «...Более 300 детей малообеспеченных семей г. Кургана не могут с 1 сентября пойти в школу. Для того, чтобы собрать ребенка в первый класс «учебная корзина» тянет на 600 тысяч рублей». А в наших омских пенатах (см. «Ом. правда» от 19.08.97) этот минимум около одного «лимона». Такое вот «конституционное право» получается на «обязательное начальное образование». А по России? И это еще без покупки учебников. Как в том зоопарке, помните? «Съест-то он съест, да только кто ему даст!».

А вот статистики обещают в начале следующего тысячелетия в результате внегосударственного «внешкольного образования» возрастет «люмпенизированная масса». Поколение с мировоззрением «грабь награбленное», «мир хижинам, война дворцам» и т. п. А главными историческими личностями, с которых будут брать пример, вновь станут: Стенька Разин, Болотников, Емелька Пугачев... Словом, «сарынь на кичку!».

Давно, еще в античные времена сказано: «бойтесь данайцев, дары приносящих». Государство ныне, при всей его ответственности за образование граждан, не в состоянии поддерживать и развивать общее образование. Так что, как говаривала «русская» императрица немецкого розлива, «матушка» Екатерина II, «вперять в них любовь к Отечеству», при нынешнем кризисном состоянии школы по новой идеологической программе «гуманитарного образования в России» подключился заокеанский «альтруист», богатый американский дядюшка Сорос. Известное дело, какую идеологическую музыку заказывают, такие факты российского прошлого будут извлекать и актуализировать.

И, завершая воспоминания, возвращаю читателя к есенинскому четверостишию – эпиграфу. В нем, на наш взгляд, тот древний тип миросозерцания, в котором отражено «образовательное зерно» – его цель и главная задача. Она не утратила своей актуальности и сегодня.