Основание Омской крепости отрядом

«Откуда есть пошел Омск и в какое место ставили?». Возникновение и развитие этого крупнейшего мегапоселения, подобно легендарным вариациям на тему «покорения и завоевания» Ермаком Сибири, представляют собой один из вечных сюжетов сибирского исторического городоведения¹. Разница лишь в том, что в одном случае мы имеем дело преимущественно с устной традицией легенд и сказаний, а в другом – в распоряжении историка уже письменные источники документального характера.

С незапамятных времен бассейн реки Иртыш широко использовался в качестве транзитной водной магистрали, связывавшей север Сибири с Центральной Азией. О том, что Иртыш был этаким западно-сибирским вариантом пути «из варяг в греки», свидетельствуют, в частности, различного рода археологические находки. Он издавна служил главной «торговой улицей» Сибири. По нему в Сибирское ханство приезжали бухарские и прочие «тезики» (купцы), привозившие наряду с различным восточным товаром драгоценную «песошную россыпь», привлекавшую к себе искателей всякого рода «золотого руна»...

Мысль об освоении «международного» торгово-транспортного речного пути на Восток, до самых истоков Черного Иртыша, давно витала в воздухе первых русских поселений в Западной Сибири. Опуская предысторию «эмбрионального» вынашивания мысли «подселиться до вершин иртышских», перейдем сразу ко временам, когда эта традиционная, можно сказать, наследственная, жизненно необходимая идея овладела умами сибирских воевод, занятых реализацией царского наказа: «соль устроить, пашню завести» с восточными соседями...

Уже в первых шагах обустройства на Иртыше русских городов Тары, Тобольска и других поселений угадывались те задачи, которые им предстояло решать в будущем. Само географическое положение этой могучей западносибирской реки и ее историческое прошлое обусловливали стремление к восстановлению старых и открытию новых торговых путей в Центральную Азию, Китай, а возможно, и далекую Индию с ее сказочными богатствами. Правда, имелось множество объективных причин, тормозивших русскую колонизацию. Активная государственная политика освоения этих мест была надолго парализована внутренними делами Московского царства, «смутным временем», восстаниями аборигенов, подогреваемыми и направляемыми кочевыми пришельцами – в начале XVII столетия в пустынной лесостепи за Тарой русские первопроходцы столкнулись со встречным движением «инородцев»-кочевников.

Все сколько-нибудь известные события, происходившие здесь, нашли отражение в приказном делопроизводстве феодальной эпохи и, прежде всего, походы по Иртышу к соляным озерам и налаживание добрососедских отношений с тюркоязычным миром. В русской архивной документации содержатся, в частности, материалы о взаимоотношениях тарской администрации с руководителями ойратских княжеств.

Источники свидетельствуют о внутренней междоусобной борьбе владельцев кочевых улусов, называвшихся «зюнгорскими калмыками». Распри из-за обладания властью, пастбищами, права наследования и т. д. ослабили многие ойратские объединения. Этим воспользовались правители Западной Монголии. По «праву сильного» они стали захватывать их «породные кочевья». Под натиском Алтын-Хана (девиз правления монгольской династии; по-русски «Золотой царь») ойратские племена стали откочевывать в российские пределы.

Их миграционное движение в степи юго-западной Сибири натолкнулось на мощный встречный поток алтайцев, киргизов, казахов, татар и других этнических групп. Ойратские тайджи (князья)-изгнанники, прикочевав в Барабинскую степь и к иртышским берегам, искали защиты у русской воеводской администрации Томска, Тары... Эти «степные охотники» являлись в то же время мощным катализатором социальной напряженности в регионе, особенно в местах оседлости платящих дань Русскому государству «ясашных инородцев». С ними, в первую очередь, «ойратские владельцы» и начали выяснять отношения, претендуя на «ясак». Начался привычный грабеж и разорение татарских улусов.

Официальная политика властей по отношению к пришельцам, изгнанным со своих территорий, определялась в ходе практических взаимоотношений и в зависимости от политической ситуации, складывавшейся в Среднем и Верхнем Прииртышье. В начале 1607 г. из Тары к калмыцким тайшам направили официальное посольство с предложением идти «под царскую руку», чтобы урегулировать их конфликты с местными аборигенами. Летом в приказную избу прибыл тайша Кугонай Тубиев. Он дал присягу на верность московскому царю от имени 49 владельцев ойратских улусов, численность которых достигала 120 тысяч человек. Они просили разрешить кочевать по Иртышу и у Соленого озера (Ямышевского), причем добровольно обязались платить ясак скотом: коровами, верблюдами, лошадьми. Их примеру последовали и другие калмыцкие тайджи, прикочевавшие к верховьям Иртыша. Осенью того же года в Тару прибыло еще одно посольство от пятерых «владельцев». Они тоже «по своей вере шертовали» – просили принять в подданство, дозволить им не только кочевать «вверх по Иртышу» но и «били челом», чтобы великий государь велел их оберегать: «от Алтына-царя и Казацкие орды».

Приведем один знаменательный факт, относящийся к тем временам. В бытность тарским воеводой князя Силы Гагарина, в четырех днях пути от Тары, появились «улусные калмыцкие люди Ичинея». И «били челом великому государю на Оми-реке», чтобы «великий князь всея Руси Василий Иванович» разрешил им здесь обосноваться. Воевода Гагарин своей властью «велел им кочевать на Оми-реке». Из Тары в Москву отправили первое калмыцкое посольство во главе с Арлаем Алаковым. В феврале 1608 г. его принял царь Василий Иванович. Представителей ойратской степной аристократии, так называемых черных калмыков, больше всего беспокоило, как бы их «Алтын-хан не достал», т. е. не стер окончательно с лица земли. И они просили их «...оберегать, ратных людей давати и город бы велети поставить на Оми-реке, чтобы им тут кочевати было от Алтына царя бесстрашно».

В материалах Посольского приказа отражены и результаты переговоров. Тарская администрация получила указание пригласить в съезжую избу «лучших тайш», привести их к присяге и дозволить кочевать «по Иртышу, на Оми и по Камышлову». А дань с них брать «по их воле, сколько дадут». Да еще и государевым жалованьем обнадежить. Выражаясь языком делопроизводственной фразеологии по отношению к ним, «держать привет и ласку и не ожесточи иноземцев». И насчет острога государь распорядился: «Послать тарских голов Алексея Поленова и Богдана Бойкача с татарами и ратными людьми «городового места досмотрети»². Разрешая кочевать «ойратским владельцам», центральная власть меньше всего задумывалась о возможных последствиях. По мере того как в Прииртышье умножалось число ойратских улусов, шел процесс упрочения их внутреннего и внешнеполитического положения, укрепление позиций в районах обитания сопровождалось проявлением военной активности.

Колонизация степных районов Прииртышья становилась практически невозможной без возведения острогов-крепостей. Местная администрация видела все плюсы и минусы разрешения обитания калмыцких орд на Оми и Иртыше. Главные тобольские воеводы не раз предупреждали: пока «большие тайши» – верховное руководство – не утвердятся в русском подданстве, не следует допускать кочевок в стратегически важных пунктах на Оми и у соленых озер близ Иртыша. Об этом не раз директивно сообщалось воеводам Тюмени, Тары и других мест под страхом быть в «великой опале и казни».

Обжившись, укрепившись и утвердившись в местах своего обитания, ойраты объявили себя собственниками соленых озер, отказались платить ясак и, напротив, в свою пользу обложили данью «инородческих» аборигенов. Разбойные набеги, грабежи, угон скота и людей вошли в норму, ибо были обычным промыслом степных хищников. В начале царствования романовской династии барабинские «ясашные татаровя» не раз обращались к тарским воеводам дать им «оборонь» от калмыцких экспроприаторов. Калмыцких вождей не раз предупреждали, но те отвечали: «Мы не местные, где похотим, там и кочуем». Служилых людей у воевод не хватало, поэтому отпора калмыкам практически не давали.

С отторжения калмыками в 1610 г. соленых озер, кормивших почти всю Западную Сибирь, вновь возник вопрос о строительстве острога на Оми. Соль составляла часть оклада служилых людей, от ее продажи зависело многое. Ямыш-озеро близ Иртыша – тот самый географический пункт, вокруг которого в XVII столетии вращались все региональные, политические и экономические проблемы, нашедшие отражение в тогдашнем приказном делопроизводстве. Здесь и налаживание контактов, и принятие «шерти», и вручение «большим тайджам государева жалования»...

Как свидетельствуют источники, обживать устье реки Оми русские люди начали уже со времен походов «по соль». Преимущественно летом здесь постоянно обитали тарские жители «для рыбного промыслу». Они же являлись и информаторами о всяких степных событиях. Тарский голова, Алексей Федорович Поленов, не раз приезжавший на реку Омь для вручения царского жалования «меньшим тайшам и улусным людям», приглашал к развитию торговых отношений, чтобы они «...з базары бы на Тару посылали» своих людей. Близ устья Оми как раз и дорога проходила, и был у «колмыцких людей перевоз через Иртыш» в степное левобережье. (Позднее, с начала XIX столетия, вдоль этой дороги возникла улица – Перевозная, а паромная переправа существовала на этом месте до середины нынешнего века, сейчас здесь Ленинградский мост.) Ойратские кочевники остро нуждались в продуктах земледелия и ремесленных изделиях, производимых оседлым населением. Напротив, продукты калмыцкого животноводства не находили спроса внутри их улусов. Так что и джунгары и русские были заинтересованы во взаимовыгодной торговле. В 1615 г. тарский воевода Петр Лутохин посылал к калмыцким тайджам казака Власка Калашникова. И в более поздние годы к «ойратским владельцам» с торговыми предложениями не раз направлялись посольства. Служилый человек Томилко Петров приглашал их на торг. Уговаривали неоднократно, дабы они «бухарских тезиков» через свои улусы в сибирские города с товаром пропускали и не грабили восточных купцов. Да и сами «зюнгорцы» на тарском съезжем посольском дворе появлялись с просьбами, чтобы их людей не обижали служилые: «...не побивали, а велели взаимно посылать торговых людей».

В 1625 г. атаман И. Воинов у соленого озера острожок поставил и отражал нападения калмыков. Не раз, бывало, пойдет караван к соляным озерам, так без инцидентов, стычек, военных действий не обходилось. Письменный голова Лев Поскочин, возглавлявший одну экспедицию, так описывал возникший конфликт: «...хановы многие люди конные и пешие с копьями, луками и пищальми дорогу заняли... и соли давать не хотели. А говорили, чтобы им торг дать. И купить бы у них товары по их цене»³. Да и далековато было от Тары ходить на дощаниках против течения к степным озерам. Нужны были промежуточные путевые пристанища, складские места, где можно было укрыться от невзгод и опасностей, передохнуть, собраться с силами...

В 1627 г. в очередной раз обследовать местность в устье реки Оми послали голову тарских конных казаков Назария Жадовского. В «сказке»-отчете отмечалось: «На устье Оми реки острог поставить мочно. Место хорошо и лесу близко много». Он же весной следующего года с «отпиской» тарских воевод князя Юрия Шаховского и Михаила Кайсарова ездил в Москву. В Приказе Казанского дворца князю Д. М. Черкасскому, управлявшему Сибирью, он подробно изложил все доводы в пользу воеводских предложений. «А как на Омском устье служилые люди будут и из того острогу оберегать ясачных людей мочно»⁴. Правительство согласилось с этими аргументами, оставив окончательное решение на усмотрение главных тобольских воевод.

Калмыцкие же тайджи, ощутив к тому времени себя хозяевами положения, повели активную пропаганду среди ясашного татарского населения за отторжение волостей Тарского уезда из русского подданства, причем небезуспешно. Восстания татар Тарского уезда, нашествие калмыцких орд на военно-опорные пункты, осада Тары и Тюмени и другие события привели к потере политического контроля над обширной окраинной территорией. Татарские князцы стали откочевывать в степь к калмыкам, перестали платить подати. Враждебные настроения ойратов к русским отразились и на «соляной регалии». Пришлось собирать «кулак» – сводный отряд из малочисленных гарнизонов-острожников. С этой целью предполагалось, в первую очередь, ставить острог уже не на Оми, а у соленых озер, в местах промысла.

Сведения об устройстве очередного Ямышевского острога содержатся в «памяти» тобольского воеводы князя А. А. Голицина. Летом 1634 г. дети боярские Михайло Ушаков и Иван Астраханец, ходившие «по соль» со служилыми людьми, у Ямышева озера «возвели острог и надолбы поставили», и, укрепившись, сидели в осаде. А поблизости стояло до 2 тысяч «колмацких людей тайши Куйши», выжидавших, когда русские выйдут из острога, чтобы их «на степи побить, а соль дать не хотят». Руководители этой экспедиции всячески «призывали тайш к государской милости».
Между тем у Ямышевской пристани уже во времена правления джунгарского хана Батура развивалось живое народное взаимодействие в практической – промысловой и торговой деятельности. «Иноземцы» помогали русским добывать соль, подвозили ее на верблюдах и лошадях с озера к дощаникам на Иртыше. Здесь же устраивался меновой торг. Не всегда отношения были миролюбивыми, приходилось принимать меры предосторожности. Излюбленным средством борьбы с русскими становился перехват «ясашных данников», их «животов», домашнего скарба. Словом, сочетание перманентных военных действий, товарообмена и разбоя – вот норма взаимоотношений, бытовавшая в те времена.

Приведем еще один характерный пример. Летом 1648 г. служилый человек Ивашко Горбунов с товарищами, обитавшими на устье Оми «для рыбного промыслу», информировали тарского воеводу Г. Бутурлина о подготовке в «колмыцких улусах» кучумовых внучат к войне. Собираются мол вместе с калмыками идти на Тюмень, Тобольск и другие города... Сразу же послали гонцов с вестями, чтобы «от воинских людей жили с великим бережением»⁵.

Строительство воинских укреплений, Барабинского острожка и других сторожевых пунктов настраивало степняков против русских, поскольку всякие оборонительные объекты ограничивали свободу их действий и «чувство хозяина» на данной территории. А хилый летний эпизодический товарообмен, в пост перед праздником Успения Богородицы, существовавший на Ямышевском, Тарском и Тобольском рынках, еще не стал той осью, вокруг которой завертелась бы хозяйственная жизнь этого края. Условия для практического осуществления распоряжения московского царя Василия Шуйского о строительстве омского острога тогда еще не созрели, хотя в XVII столетии «городовое место досмотрели», описали и даже как-то обжили. Проблема устройства военно-опорного пункта на великом водном пути в восточные страны, остававшаяся актуальной на протяжении всего XVII в., должна была рано или поздно решиться. Недаром тобольский сын боярский С. У. Ремезов сделал в своей «Чертежной книге Сибири» известную запись: «Пристоит вновъ быть городу край самой степи».

Поскольку экономика и денежная система государства на рубеже XVII-XVIII вв. продолжали оставаться довольно архаичными, то Петру I ничего не оставалось, как заняться их реформированием. Государству, увязшему в постоянных войнах, требовались все новые и новые источники финансирования различных мероприятий. Наряду с организацией и ростом регулярной армии, по всей вертикали сверху донизу, шел процесс становления аппарата государственной, правительственной власти, множилось чиновничество. Тут одним увеличением старых и изобретением новых, в том числе «экстренных», налогов обойтись было невозможно.

Мероприятия и распоряжения правительства свидетельствуют о все более интенсивном давлении на Сибирь, причем все в тех же фискальных целях. Финансовая дискриминация выражалась в ограничении, а в некоторых случаях и в прекращении завоза сюда денег. Здесь имелся заводик, выпускавший так называемые сибирские медные деньги. Государство же, рассчитываясь с населением за труд этими «медными деньгами», в казну их предпочитало обратно не принимать. Единственное место, где разрешалось брать их в качестве платы за товар, были кабаки и кружечные дворы, – торговля спиртным всегда являлась главной статьей государственного дохода. А в 1710 г. вышло постановление «взимать за вино и пиво мяхкой рухлядью» вместо медных денег. Интересно, что будущему основателю Омской крепости И. Д. Бухолцу при посылке в Сибирь тоже ограничили денежное жалование. По его собственному свидетельству, в Москве выдали «на подъем 100 рублев, да вина простова 100 ведер в жалование»⁶. Хочешь пей – хочешь продай. А с другой стороны, военнослужащим запрещалось торговать вином.

Купечество за свои товары тоже предпочитало получать серебряную монету, налог на прибыль медными деньгами не брали. Да и деньги, находившиеся в обращении, государство, обладавшее исключительным правом чеканки, систематически «портило», уменьшая их вес и понижая пробу серебра, для покрытия дефицита. Если в конце XVI в. из фунта серебра чеканили на 6 рублей монет, то в начале XVIII в. – уже на 17. Процесс обесценивания денег и падения их реального курса продолжался. Основной монетой была серебряная, а эксплуатируемых рудников, добычи сырья было мало. Существовала прямая зависимость России от иностранных источников поступления драгметалла (пошлины, взимаемые за ввозимые в страну товары, закупка иностранных монет (дукатов), шедших в переплавку для внутреннего финансового потребления). Остро стоял вопрос о поиске собственного сырья для монетных дворов.

В последней четверти XVII столетия, направляя в Сибирь воевод, власти давали им индивидуальные задания по розыску золота и серебра. В период освоения Забайкалья селенгинскому воеводе Ивану Власову по царской грамоте предписывалось произвести розыск земель с залежами золотых и серебряных руд и организовать их добычу и выделку. О том же в 1696 г. была грамота и нерчинскому воеводе С. Николаеву. Подобные распоряжения поступали и западносибирской администрации. В конце 1696 г. в Томск направили грека А. Левадну «для изыскания в Сибири серебряной руды и размножения рудников». И в канун посылки И. Д. Бухолца летом 1713 г. енисейскому воеводе Колтовскому поступил указ «о содействии дозорщику Тихону Беляеву в розыске руд и строении заводов».

Что же касается запасов золота, то на сибирской территории их в то время не знали. Единственным источником поступления золота были таможенные пошлины. Нерчинскому таможенному голове Петру Худякову поступила «память» о досмотре золота, вывозимого из Китая, в частности, у купца гостиной сотни Спиридона Лянгусова и других торговых людей, и взятии впредь пошлин за вывозимый товар золотом и серебром. Из Сибирского приказа «драгметалл» поступал на монетный двор. Но пошлины и покупка китайского золота были каплей в море, не игравшей сколько-нибудь заметной роли в реорганизации денежной системы России.

Выше уже упоминалось о поступлении в Сибирское ханство из Средней Азии, наряду с другими восточными товарами, и так называемого «россыпного песошного золота». Появлялось оно и в более поздние – русские времена – на Тарском и Тобольском рынках. В 1713 г. для точного выяснения географических мест его разработок в южные районы Сибири направили дворянина Федора Трушникова. О своей поездке по Иртышу до Ямыш-озера, а от него на верблюдах в джунгарские и китайские земли он обстоятельно сообщил в своей «сказке» после возвращения. Ему не только удалось побывать в местах добычи золота, но и купить образцы непосредственно на промыслах у копальщиков-калмыков. Путешествие Трушникова продолжалось около полутора лет, вернулся он в российские пределы через Селенгинск лишь в конце февраля 1715 г. В Тобольске тем временем уже полным ходом шла подготовка экспедиции И. Д. Бухолца...

Иван Дмитриевич Бухолц родился в 1672 г.⁷. Семнадцатилетним юношей в 1689 г. поступает на военную службу. Он стоял у истоков формирования русской регулярной армии, начинавшей свой путь от «потешных» петровских полков. Как и многие «птенцы гнезда Петрова», он прошел военную науку в лейб-гвардии Преображенском полку, участвуя в боях и походах. Старший брат Ивана Авраам Дмитриевич Бухолц также служил в Преображенском полку, откуда в 1715 г. в чине полковника был назначен на пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Братья Бухолцы были хорошо известны Петру I. Минуя Военную коллегию, они непосредственно обращались в Кабинет. Все это, несомненно, определило выбор Петра I при назначении подполковника И. Д. Бухолца руководителем экспедиции «за песошным золотом».

22 мая 1714 г. царь Петр подписал указ о яркендском походе⁸. В тот же день во время стоянки русского флота в Финском заливе на адмиралтейскую галеру был вызван И. Д. Бухолц и назначен начальником экспедиции. В состав экспедиции входил горный мастер с разведочным инструментом. Сибирскому губернатору князю Матвею Гагарину, автору идеи похода за золотом Малой Бухарии и строительства крепостей по Иртышу, государь поручил высшее руководство экспедицией и обеспечение ее всем необходимым. Петр I лично проинструктировал Бухолца и предложил ему взять с собой опытных шведов, «которые искусны инженерству и в минералах разумеют».

В начале июня 1714 г. Бухолц с группой солдат и сержантов Преображенского полка выехал в Москву, где к нему присоединилось 7 офицеров. Среди них был его помощник майор И. Л. Вельяминов-Зернов, впоследствии комендант Омской крепости, и артиллерийский поручик Каландер, под руководством которого строились Ямышевское и Омское оборонительные сооружения. С этой командой из 20 чел., составившей основной костяк будущего отряда, Бухолц отправился в Тобольск формировать полки. В своем письме кабинет-секретарю Петра I А. В. Макарову он сообщал, что, прибыв в Тобольск 13 ноября 1714 г., жил без команды 8 месяцев, а затем принял драгун и солдат: «...таких, которые ничего экзерциции не знали и не стреливали, и с негодным ружьем, и у них ничего воинского не было».

Регулярных армейских частей в Сибири не было; 7 месяцев продолжалась организация экспедиции: рекрутские наборы, формирование и снаряжение полков. По указу Гагарина коменданты сибирских городов обязывались прислать в Тобольск кузнецов, токарей, лесников для снаряжения экспедиции. В своих донесениях в Петербург Бухолц постоянно выражал недовольство деятельностью сибирской администрации по подготовке похода. Войско было совершенно непригодно к выполнению столь ответственного задания. «Экзерциции они не знают, – писал Бухолц, – зимою и весною нынешней принимал и муштровал и всякую амуницию делал и пушки лили...»⁹.

К лету 1715 г. сформировали три полка: Санкт-Петербургский, Московский и Драгунский. 30 июня отряд на 32 дощаниках и 27 больших лодках, наконец, выступил в поход. С отрядом на 12 дощаниках отправился и караван купцов с товарами. В Тару прибыли 24 июля. Здесь Бухолц получил пополнение – 1500 лошадей для драгунского полка и рекрут, набранных в Тарском уезде и совершенно не обученных военному делу. «А всего, государь, – доносил Бухолц, – со мной войска всякого чина людей 2795 человек».

1 октября отряд прибыл к Ямышевскому озеру. 29 октября заложили крепость, а к 10 ноября она была в основном готова. При крепости устроили артиллерийский острог и казармы, вокруг которых поставили надолбы.

29 декабря 1715 г. Бухолц писал А. В. Макарову о том, что он послал Контайше известие о постройке при Ямышеве города, «дабы он с войсками царского величества был в мире». Далее он сообщал, что идти в Яркенд невозможно, потому что Контайша имеет войско 60 тыс., а с ним осталось 2536 чел.

Уже в период строительства Ямышевской крепости Бухолц понял, что с войском, которым он располагал, выполнить поставленную задачу невозможно. Солдатам были чужды интересы похода. Зимовали в Ямышеве. К началу 1716 г. свыше 260 чел. из отряда разбежались. Усилилось дезертирство. Бухолц писал царю об этом и просил подкрепление: «...Нужду имею в обер- и унтер-офицерах, а сержантов и капралов ни единого... все люди новые и у дел нигде не бывали»¹⁰. Петр I, находившийся в Голландии и следивший за ходом экспедиции, прислал Гагарину указ, чтобы он лично съездил к Бухолцу и принял меры к продолжению похода¹¹. Но было уже поздно.

Правитель Джунгарии Цеван-Рабдан, встревоженный слухами о походе русских войск в захваченный им Яркенд, направил к Бухолцу своих представителей выяснить, по чьему указу и для каких целей построена крепость. Он расценил это как самовольные действия Гагарина, не санкционированные правительством. Бухолц послал к Цеван-Рабдану подпоручика Трубникова с письмом, в котором сообщал, что экспедиция не преследует завоевательских целей в Джунгарии и крепости строятся в связи с поисками рудных ископаемых. Но миссии Трубникова не суждено было свершиться. По дороге в ханскую ставку он вместе с конвоем из 50 драгун попал в плен к казахам, воевавшим в то время с джунгарами¹². Не получив ответа, Цеван-Рабдан двинул к Ямышевской крепости 10-тысячное войско под командованием своего брата Церен-Дондоба. В ночь на 9 февраля 1716 г. джунгары, сняв русские караулы, отогнав всех лошадей, пошли на штурм крепости. Им удалось захватить и часть продовольствия отряда. Однако после неудачных попыток взять крепость Церен-Дондоб прислал Бухолцу ультиматум с требованием оставить крепость, обещая возможность отхода. В противном случае он намеревался продолжать осаду. Бухолц отвечал Церен-Дондобу, что не только эту, но и другие крепости по Иртышу он будет строить по царскому указу и что от этого соседства увеличится дружба и торговля. Между тем джунгары настаивали, чтобы он отказался от дальнейшего похода в завоеванные ими области. Решив держать оборону до подхода подкрепления, Бухолц послал в Тобольск гонцов. Но те были схвачены джунгарами. Захватили они и караваны с продовольствием, направленным Бухолцу из Тары и Томска.

Шел третий месяц осады... Весной в отряде вспыхнула эпидемия сибирской язвы, уносившая ежедневно 20-30 чел. Лекаря и аптеки в отряде не было. Как только Иртыш очистился ото льда, военный совет принял решение оставить крепость, так как помощи в ближайшее время ожидать было неоткуда: 28 апреля с остатками гарнизона (около 700 чел.), на 16 дощаниках Бухолц отплыл вниз по Иртышу. Примерно 4-5 мая по старому стилю (15-16 мая) 1716 г. отряд прибыл к устью Оми, где устроили укрепленный военный лагерь. Бухолц, конечно, знал о намерениях русских людей еще в начале XVII в. основать здесь крепость и сразу оценил стратегическое значение этого пункта как узла для всевозможных начинаний и защиты от нападений кочевников юга Западной Сибири, а также для дальнейшего хозяйственного освоения степных пространств. Направляя Гагарину донесение о присылке подкрепления, он просил разрешения на закладку Омской крепости. Вскоре указ и пополнение в 1300 чел. были получены. Началось строительство крепости. Руководил строительством поручик Каландер. Эта старая Омская крепость была сооружена на территории, занимаемой ныне зданием, в котором много лет помещалась областная библиотека, и сквером между улицами 10 лет Октября и Лермонтовской. Состояла она из низкого земляного вала правильной пятигранной формы, обнесенного палисадом с бастионами на углах. Снаружи укрепление окаймлял глубокий ров, вдоль которого стояли рогатки. К осени основные работы по сооружению крепости были закончены и по наименованию реки ее назвали Омской. Гагарин доносил Петру I: «Омская крепость... населена, великий государь, немалым людством»¹³.

Экспедиция Бухолца вызвала осложнение в русско-джунгарских отношениях. Однако внешнеполитическое положение Джунгарии не позволяло ей нарушать мирные отношения с Россией. Джунгария вела войну с маньчжурской династией Цинов и казахскими феодалами. Желая заручиться поддержкой России в борьбе за освобождение Казахстана от джунгарского владычества, в Тобольск 11 сентября 1716 г. прибыло казахское посольство, которое привезло с собой поручика М. Трубникова, направленного ранее Бухолцем с миссией к Цеван-Рабдану. Послы объявили желание казахов жить в мире с Россией и выразили готовность воевать с Джунгарией¹⁴. Казахи начали борьбу за освобождение Семиречья от джунгарского владычества. В сложившейся обстановке крепость на Оми становится главным опорным пунктом в осуществлении планов дальнейшего освоения Верхнего Прииртышья. В своем донесении Петру I Гагарин сообщал о казахском посольстве и просил возобновить поход, а джунгарскому хану прислать грамоту. 18 декабря 1716 г. Петр I послал джунгарскому правителю грамоту, в которой говорилось о его повелении проводить по Иртышу до оз. Зайсан и в вершинах Иртышских поиски серебряных, медных и золотых руд, для чего и необходимо строить города. Хану предлагалось не чинить препятствий в геологических поисках и строительстве городов и разрешалось кочевать на этих русских землях. Петр I обещал ему также защиту от неприятеля¹⁵.

Для выяснения обстоятельств неудачного похода Бухолц был вызван сначала в Тобольск, а затем по именному указу в Петербург. Сдав 22 декабря 1716 г. гарнизон своему помощнику майору И. Л. Вельяминову-Зернову, он покинул Омск.

В январе 1719 г., давая показания правительствующему Сенату о результатах экспедиции, Бухолц говорил об угрозе в связи с возможностью набегов джунгар «к устью Омской крепости» и указывал на необходимость ее укрепления, а также строительства новых крепостей вверх по Иртышу: «...Набеги и подъезды бывают частые и многие деревни разоряют и берут государевых людей в полон и скот отгоняют и тот их помянутой подбег и подъезды окромя того удержать невозможно, разве в крепких присутствующих местах учинить немалое число крепостей удоволить немалыми воинскими людьми и артиллериею»¹⁶.

Хотя отчет Бухолца о походе и был найден удовлетворительным, руководителю новой экспедиции к верховьям Иртыша гвардии майору Лихареву наряду со сбором материалов для следствия по делу Гагарина было поручено на месте выяснить причины падения Ямышевской крепости. Будучи в Омске, Лихарев беседовал с участниками похода, но следствие не принесло каких-либо обвинений против Бухолца. Хотя Гагарин и обвинил Бухолца в том, что тот якобы затеял ссору с джунгарами, следствием было установлено, что экспедиция потерпела неудачу в результате плохой подготовки, в чем был в большей степени виновен Гагарин. Военная коллегия считала, что Бухолц «годится к лучшему делу».

Однако прошло несколько лет, прежде чем необходимость устройства русско-китайской границы побудила Петра I вновь направить Бухолца в Сибирь в 1724 г. Сибирскому губернатору князю Черкасскому было приказано выделить Бухолцу из гарнизонных полков 1000 человек конных и 1000 пехотинцев. В 1726 г. Бухолц (вместе с посланником С. В. Рагузинским) поехал в Китай. На него было возложено управление пограничными с Китаем областями с правом проводить перемены и реформы, какие он найдет нужными. Полковник Бухолц ревностно принялся за дело: строил новую слободу в Цурухайтуе для торговых сношений с китайскими купцами, поддерживал торговлю в старом месте на Кяхте, вел самостоятельные переговоры с китайским правительством. В 1731 г. он был произведен в бригадиры и назначен комендантом Селенгийской крепости и командиром Якутского полка. В марте 1740 г. И. Д. Бухолц вышел в отставку в генерал-майорском чине¹⁷.

Первые годы Омская крепость находилась в том состоянии, в каком ее оставил Бухолц. Последующие события требовали ее дальнейшего укрепления. В феврале 1721 г. русскому послу в Пекине капитану А. Измайлову был вручен меморандум, в котором говорилось, что китайское правительство намеревается строить крепость на Иртыше якобы для более удобных посольских и торговых сношений с Россией. Цины хотели привлечь Россию к своей борьбе с Джунгарией. Однако русское правительство было далеко от поддержки китайской агрессии. В свою очередь и Цеван-Рабдан в 1721 г. отправил посольство к Петру I с просьбой защитить его от китайского хана и направить к нему вверх по Иртышу русские войска, с помощью которых он мог бы «освободиться от страха китайского, ибо он его утесняет».

В Джунгарию направили посольство во главе с капитаном И. Унковским для обсуждения русско-джунгарских взаимоотношений, в том числе с предложением принять подданство России. Унковским велись переговоры о возвращении пленных из отряда Бухолца, которых в Джунгарии было около 1 тыс. чел. Однако это посольство не достигло цели.

Сложность внешнеполитической обстановки требовала усиления иртышских пограничных крепостей. В этих условиях и возник план строительства новой Омской крепости (1722 г.). Он был составлен инженер-капитаном де Гранжем, прибывшим в Омскую крепость в составе экспедиции Лихарева. Де Гранж отмечал: «Старый город на Оми, укрепленный только простым палисадом и небольшим рвом, в настоящем осыпающимся и разрушающимся, который должен быть переделан на другом месте»¹⁸.

По «прожекту» де Гранжа крепость должна была располагаться в более удобном месте, на правом берегу Оми. (Строительство ее впоследствии осуществил генерал-поручик И. И. Шпрингер). А пока укреплялась и перестраивалась старая крепость. Разработка проекта и перестройка крепости диктовались также тем обстоятельством, что 20-е годы XVIII в., вошедшие в историю Казахстана как «годы великого бедствия», ознаменовались кровавым нашествием ойратов на казахские земли. Русское правительство отдавало себе отчет в той опасности, какую представляло собой сильное Джунгарское государство, и принимало меры к укреплению Иртышской пограничной линии, в системе которой Омская крепость занимала видное место.

Академик Г. Ф. Миллер, прибывший в Омскую крепость через 18 лет после ее основания, писал, что «... за крепостью по обеим сторонам реки Оми многие обывательские дворы, из которых Омская слобода состоит и которые с северной стороны оной реки особливым острогом обведены. Гарнизон сей крепости состоит из 150 человек солдат, да в 200 человек казаков»¹⁹. До 1734 г. Омская крепость находилась в ведении Тарской воеводской канцелярии, а позднее стала самостоятельной.

Итак, экспедиция Бухолца положила начало новому этапу освоения территории Верхнего Прииртышья. Основание Омской крепости сыграло прогрессивную роль в избавлении тюркоязычного и русского населения Барабинской степи и Тарского уезда от разбойничьих набегов феодалов-кочевников и дальнейшем развитии производительных сил края. С возникновением Омской крепости сложились более благоприятные условия для добычи соли на Ямыш-озере и развития торговли с восточными странами на Ямышевской ярмарке: появился промежуточный опорный пункт на Иртыше между г. Тарой и Ямыш-озером, исчезла угроза разорения тарских волостей. Основание Омска оказало влияние на борьбу казахского народа против джунгарских властителей за освобождение своих земель. В дальнейшем Омск сыграл важную роль в развитии русско-казахских политических и социально-экономических связей, завершившихся добровольным вхождением Казахстана в состав России.

1. Евсеев Е. Н. Исторические предпосылки основания Омской крепости // Материалы научн. конф. кафедр обществ, наук институтов г. Омска. Омск, 1965. С. 92-97; Он же. Омск в XVIII и первой половине XIX веков // Из истории Омска (1716-1917 гг.). Омск, 1967. С. 9-40; Он же. Экспедиция И. Д. Бухолца и основание Омской крепости // Города Сибири. Новосибирск, 1974. С. 47-59.;
2. Русско-монгольские отношения: Сб. документов. М., 1959. С. 22-28.;
3. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. М., 1964. С. 225.;
4. Русская историческая библиотека. Т. 8. СПб., 1884. С. 524-527.;
5. Миллер Г .Ф. История Сибири. Т.2. М.;Л., 1941. С. 528.;
6. Из истории Омска (1716-1917 гг.). Очерки, документы, материалы. Омск, 1967. С. 52.;
7. Евсеев Е. Иван Бухолц. Исторический очерк // Вечерний Омск. 1986. 29 мая - 7 июня; Он же. Бухолц - имя военное // Время. 1997. № 47.;
8. ПСЗ. T. V. № 2811.;
9. РГАДА. Ф. 9. Кабинет Петра 1. Кн. 23. Л. 32.;
10. Там же. Ф. 9. Отд. 2. Кн. 23. Л. 38-39 об.;
11. РГИА. Ф. 1329. Оп. I. Д. 8. Л. 112;
12. РГАДА. Ф. 248. Канцелярия Правительствующего Сената. Д. 373. Л. 199 об.;
13. Там же. Ф. 9. Отд. 2. Кн. 20. Л. 142 об.;
14.  Там же. Ф. 122. Киргиз-кайсацкие дела. Оп. 1. Д. 3. Л. 1-2.;
15. Там же. Ф. 13. Зюнгарские дела. Д. 1. Л. 1-2.
16. Там же. Ф. 248. Д. 373. Л. 202.;
17. Бухгольц И. Д.// Русский биографический словарь. СПб., 1908. С. 564-565.;
18. Архив РАН. Санкт-Петербургское отделение. Ф. 21. Оп. 4. Д. 14. Л. 255.;
19. Там же. Ф. l. Oп. 5. Д. 7. Л. 15.