Омский военный собор

О существовании Воскресенского храма я услышал еще в раннем детстве от родственников. Первая же встреча с ним произошла в 30-е годы. Однажды забрел я в тот район, который омичи по привычке называли Крепостью. Ее уже давно, с прошлого века не существовало. Осталось лишь традиционное название – топоним. Там и увидел этот шедевр местной культовой архитектуры. Собор возвышался по соседству со зданием бывшей гауптвахты, что ныне занимает облвоенкомат.

А в те годы, бывая в Крепости, я останавливался у ограды, окружавшей церковную усадьбу, и, задрав голову, рассматривал этого мастодонта могучей массы и объема, так не похожего на нашу скромную приходскую церковь Михаила Архангела, в просторечии именуемую Галкинской. Возраст его к тому времени уже перевалил за полтора столетия. Как ныне у Никольского с той лишь разницей, что этот после недавнего «реставрационного макияжа» вообще утратил типичный облик «старого храма».

Собор был закрыт еще со времен окончания гражданской войны, а точнее – с 1920 г. Тишина и безлюдность за воротами церковного двора создавали ощущение какой-то таинственности и напряженности. Давно небеленая, посеревшая от въевшейся в стены «пыли веков», громада собора казалась угрюмой и сумрачной. Она давила на мою детскую душу, вызывая смутное чувство беспокойства и тревоги. Прохожие, старые омичи, замедляя шаг, крестились в сторону церкви...

Теперь, из дали лет, мысленно всматриваясь в его образ, я вижу строгие прямые линии форм без так называемых «архитектурных излишеств». Мощную колокольню, поставленную на «ходовом четверике». Ее восьмигранник с проемами «звона» и прямым шатром, увенчанным маковкой с крестом, уходил далеко в небо, приземляя и оставляя внизу церковную крышу с ее главками.

Сегодняшние, привычные глазу городские пятиэтажки, прозванные «хрущобами», – пигмеи по сравнению с той трехэтажной колокольней. У предков были другие мерки этажности.

Развитие духовно-религиозной жизни Омска феодального периода трудно представить без изучения истории Воскресенской церкви. Сохранился ряд документов, в том числе архивный фонд, но лишь единичные факты, содержащиеся в церковно-справочной литературе и воспроизводимые ныне преимущественно в краеведческих публикациях, в частности, таких авторов, как А. Ф. Палашенков, В. И. Кочедамов, А. Д. Колесников, содержат скудные, отрывочные, к тому же не лишенные неточностей сведения. Собственно говоря, никто специально не занимался «расширением источниковой площади» данного сюжета на базе архивных материалов. Моя же скромная авторская задача заключается не в создании «академического» прообраза истории Воскресенского собора, а обобщении и уточнении как известного, так и выявленного мною попутно материала в процессе работы над другими сюжетами нашей омской городоведческой истории.

 

***

 

Осенью 1763 г. в Петербурге заседала Военная коллегия. Обсуждался вопрос о внешнеполитической ситуации на сибирских границах. Было решено направить в Омск нового командующего войсками. Выбор пал на генерала И. И. Шпрингера. Ему предписывалось осуществить ряд оборонных мероприятий, в том числе «... сформировать в Сибири для защищения края 5 пехотных и два конных полка».

По прибытии в Омск Шпрингер выдал задание инженерной команде разработать проект новой «регулярной крепости». Типовые «прожекты средней крепости» 2 класса здесь имелись и до него. Речь шла лишь о их индивидуальной привязке к местному ландшафту.

На этой стадии работ ставилась задача возведения в новой крепости «престижных зданий», соответствующих положению военных и духовных властей. Командующий стремился превратить свою штаб-квартиру в пограничную столицу – средоточие политической, военной и духовной жизни края.

Официальная государственная церковь являлась, прежде всего, важным идеологическим оружием господствующего класса, поэтому и строительство любой крепости начиналось, как известно, с закладки «храма веры».

Разметка территории под здание, в том числе и церковь, велась в процессе составления чертежей с 1764 г.

«Воскресный день свят», и потому закладка и освящение территории новых крепостных сооружений предусматривала проведение таких мероприятий в выходные или праздничные дни.

Поскольку строительство крепостных церквей находилось в юрисдикции Сибирского митрополита, кафедра которого находилась в Тобольске, то управляющий духовными делами и церквами ведомства Омской крепости, протопоп Петр Федоров обратился в консисторию за соответствующим разрешением.

По церковной терминологии должность Федорова называлась «закащик», т.е. человек, ведавший «духовным устроением» на вверенной ему территории в широком смысле этого понятия. В том числе и вопросами, связанными с церковным строительством.

При большом стечении омского люда, в присутствии военных и духовных властей «в светлый праздник Воскресения Христова» состоялось освящение территории новой крепости. По методике исторической хронологии мною установлено, что пасха в 1764 г. отмечалась 11 апреля.

Освящение территории будущей крепости проводилось по заведенному ритуалу «чина закладки городов-крепостей» и традиционно начиналось с главного объекта – «того места, иде храму быть».

Вот имена местного духовенства, совершавшего чин освящения: омский закащик, протопоп Петр Федоров, священники крепостной соборной церкви Преподобного Сергия Радонежского Тихон Серебренников, Яков Седачев и священник слободской Пророко-Ильинской Иоанн Забродский.

Но, как гласит пословица, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». И в деле храмосозидания не все шло быстро и гладко. Как и в других местах, между закладкой церкви и временем ее сооружения проходило нередко довольно много времени. В субботу 8 июня 1769 г., в день поминовения великомученика Федора Стратилата, началось строительство храма.

Проект новой Омской крепости разрабатывался под руководством инженер-майора И. Малма. Работа над ним знаменовала собой и новый этап в развитии омской архитектуры – переход от деревянного к каменному зодчеству. Воскресенскому храму в нем отведено центральное место. Уже сам выбор площадки для церкви в структуре застройки крепости определил и общественную значимость объекта. Расположенная в центре крепости, она как бы становилась той планировочной доминантой, на которую ориентировалась уличная сеть.

Но для возведения «престижных заведений» требовались и квалифицированные кадры. А их в Омске не было.

В те годы культовое зодчество Сибири находилось под влиянием центра храмового строительства – Тобольска. И генерал Шпрингер обратился к сибирскому генерал-губернатору Д. И. Чичерину с просьбой прислать нужных специалистов. А он в 1776 г. издал указ «о вывозе в Омск из сибирских городов художников и мастеровых людей» с предоставлением пятилетней льготы от платежей феодальных повинностей. Но на добровольных началах пополнение омского посада «мастеровыми людьми» двигалось довольно туго.

У представителей строительных профессий, «мастеровых работных людей» податных сословий губернаторский указ о льготах переселяющимся в Омск не вызвал энтузиазма. Военно-административная функция крепости, отсутствие в нарождающемся посаде городского статуса, а, следовательно, и соответствующего «качества жизни», были мало привлекательны для мастерового люда. Пришлось прибегнуть к другим мерам – старому испытанному правовому средству мобилизации трудовых и материальных ресурсов. Феодальные порядки накладывали свою печать на характер взаимоотношений строителей и работодателей.

Подготовка к строительству крепости началась задолго до утверждения ее проекта и тем более до появления здесь нового пограничного начальства в лице генерал-поручика И. И. Шпрингера. С его приездом лишь активизировалась работа по отселению с территории будущей крепости проживавших здесь обывателей омской слободы. Расширение «военного присутствия» в Омске повлекло за собой не только уменьшение земельных владений управительской канцелярии, но и снос «обывательских строений» с изъятой территории, в том числе и деревянной церкви, простоявшей здесь три десятилетия.

Из ведомости правительствующего сената, составленной на основе данных третьей ревизии, видно, что в мае 1765 г. непосредственно в Омской слободе обитало 1053 окладных. Из них «крестьян, кои пашню пашут и оброк 7-гривенный платят, проживало 282 души мужеска полу».

Крестьянство крепостного предместья, укоренившись на правобережье, организовало и свой приход, поставив здесь церковь во имя покровителя аграрного культа Ильи Пророка. Правда, известное бытовое неудобство для крестьянских хозяйств представляло соседство квартировавших здесь воинских команд. Потравы пашен драгунскими лошадьми, набеги на огороды и другие солдатские художества были неизменными спутниками любой гарнизонной жизни.

Шпрингер первым делом учредил должность коменданта новой крепости «для лучшего во всем распоряжения», в том числе и контроля за ходом строительных работ. Кроме того, запретил крестьянам селиться ближе 40 верст от нее. А омскую управительскую канцелярию перевел в Чернолуцкую слободу, где находилась штаб-квартира Ширванского полка.

 

***

 

Как только заходит речь о градской архитектуре, то некоторые так называемые «известные омские краеведы», что называется, «не заглядывая в святцы», то бишь архивные источники, ссылаясь на труды докторов-профессоров Кочедамова, Колесникова и других, начинают повторять мысль о том, что каменное строение началось не иначе как с церковного зодчества. А именно – возведения Воскресенского собора. Хотя каждая современная женщина объяснит и даже на практике покажет, что в узкой юбке нельзя ходить через несколько ступеней. А любой школьник понимает, что телевизор начинался не с пятого поколения. И, как свидетельствуют архивные источники, которые эти историописатели начисто игнорируют, изначально, на протяжении первого полувека существования Омска шло освоение технологии изготовления сначала кирпича-сырца, затем жженого. Десятилетия прошли. От сооружения печей перешли к кладке фундаментов, затем простых казарменных сооружений. А научившись делать дома для жилья и подготовив соответствующие кадры, освоив изготовление специального, так называемого «церковного кирпича», приступили к сооружению собора.

А что нынешние «академики»? Заглянем в тезисы научной конференции, посвященной 280-летию Омска, так там Н. А. Хвостов бездумно повторяет – «первым каменным сооружением в Омской крепости был Воскресенский собор» (стр. 124). Разумеется, с реверансами в сторону предшествующих исследователей. Та же некритическая ретрансляция «факта истории» наблюдается и в новейшем издании «Очерков истории города Омска» (стр. 42). Мы не говорим уже о так называемой «Тысяче фактов», опубликованной областным музеем. Вот только все эти «исследователи» забывают самую малость – уточнить: «Первое каменное КУЛЬТОВОЕ здание».

Зато воинская гауптвахта у того же Хвостова – «первое каменное здание гражданской архитектуры». Как говорится, старшины ротного хорошего нет на этого «историка архитектуры». Он бы ему разъяснил «гражданский стиль гауптвахты».

 

***

 

Организация кирпичного производства в Омске восходит к середине 18 столетия. Простой, сырцовый кирпич, в том числе и огнестойкий для устройства в домах печей, здесь изготавливали, можно сказать, со времен основания крепости. Завод с печью для обжига кирпича находился на левом берегу, за старой крепостью. Правда, название у него было поскромнее – «кирпичные сараи». Там всегда было занято довольно много народа, преимущественно неквалифицированного, ссыльно-каторжного. Цеховых строительных объединений по тем временам здесь еще не водилось. Главным источником пополнения кадров служила ссылка «в тяжкую работу». Записных профессионалов-кирпичников, печников, освобожденных от тягла и различных окладных сборов, не было.

Из архивных документов видно, что расширение кирпичного производства в Омске связано со строительством новой крепости. Начальный этап каменного строительства – это, прежде всего, подготовка соответствующих кадров «работных людей» и освоение технологии производства кирпича.

В середине 60-х годов появился кирпичный завод и на правом берегу Оми, в месте, получившем позднее название Мокринский форштадт. По планам примерно в том районе, где ныне редакция «Омского вестника». Обеспечение производства специалистами велось не только путем отбора ссыльно-каторжных, но и через систему ученичества. Ссыльные, как и прежде, одни добывали глину, другие собирали сухой тростник на степных озерах для обжига кирпича, третьи месили, формовали, носили готовую продукцию.

Начальство предписывало следить за выполнением норм выработки кирпича «... дабы леностью не огурялись и даром хлеба и денег не брали». В сезон кирпичник должен был изготовить около 3,5 тысячи штук. Если верить данным, приводимым профессором В. И. Кочедамовым. то к началу строительства Воскресенского храма в крепости уже работали 78 каменщиков. Этот краткий экскурс в историю кирпичного производства имеет прямое отношение к его строительству.

В отечественной историографии еще с дореволюционных времен упоминается семейный клан тобольских ямщиков Черепановых. Один из них. Иван Леонтьевич Черепанов (1724–1795 гг.) слыл известным практиком, работавшим «по имеющимся образцам церковного зодчества». Представитель этого талантливого семейства, он и автор известной «Сибирской хронографии». Как свидетельствует архивный документ от 21 марта 1769 г., с ним заключили договор с выдачей задатка в зачет подряда «двадцать пять рублев с запискою в расход с распискою ево».

Часто звучащий ныне категорический императив – «Черепанов – строитель Воскресенской церкви» нуждается в уточнении. Какие именно работы велись им лично и на какой срок он брал подряд? Дело в том, что первичных архивных документов, раскрывающих его деятельность на данном объекте, мне, как впрочем и предшествующим исследователям, обнаружить не удалось.

Сооружение Воскресенского храма велось уже в ту послепетровскую эпоху, когда идея образца, нормы, понятие «регулярности» прочно вошли в архитектуру культового строительства. И, надо полагать, творческая мысль Черепанова находила опору в известных образцах зрелой церковно-строительной традиции.

По-видимому, он располагал обмерами старых церковных зданий, служащих образцами при проведении строительных работ. Не следует думать, что он сам строил храм. Он выступает здесь в роли «уставщика церковного каменного строения». Кроме того, будучи хорошим «резчиком иконостасов», он вместе с братом – иконописцем Кузьмой выполнял подряд по его оформлению.

Историк культуры А. Н. Копылов уже отмечал в своей монографии ошибочность утверждений ряда авторов о том, что И. Черепанов писал иконы. И в этом отношении высказывание А. Д. Колесникова, содержащееся в книге «Памятники...», о том, что «Строитель Иван Черепанов... сам писал иконы», лишь повторяет старые ошибки.

Судя по историографической и источниковой информации, с которой мне довелось в свое время ознакомиться, я пришел к выводу, что И. Черепанов не столько автор-строитель Воскресенского и других храмов, сколько подрядчик. Человек, промышлявший подрядами. В крепостях Иртышской линии у него, как говорится, было «кругом все схвачено» – церковные: строительные, резные, иконописные работы. Словом – организатор. Омская комендантская канцелярия подрядила, а он, в свою очередь, обязался поставить квалифицированных кирпичников-кладчиков, иконописцев и других профессионалов. Но, как гласит пословица, «Нет такого скворца, чтоб весну к сроку выставил». Так и в нашем случае при строительстве Воскресенского храма были срывы сроков строительства, жалобы, и губернатор Д. И. Чичерин был вынужден послать в Омск его брата Кузьму, «иконостасного дела мастера, столь же в каменном строении знающего».

Близость к светским и духовным властям Сибири человека из бывших подьячих, большую часть своей жизни занятого составлением компилятивного труда, известного под названием «Черепановская летопись», служит ключом к пониманию его роли и значения в культовом строительстве. Даже известные мне списки «Сибирской хронографии», хранящиеся в ЦГАДА и рукописном отделе главной библиотеки страны, исполнены разными писарскими почерками копиистов-канцеляристов, тоже, по-видимому, выполнявших подрядную работу по размножению этого труда.

Как «уставщик церковного строения» И. Черепанов выступает здесь в роли консультанта-эксперта, знатока старых правил, способов и порядков каменного храмосозидания. Однако, за исключением известного факта – указания на неправильность начертания на плане Омской крепости расположения собора по отношению к странам света, каких-либо других сведений не обнаружено. К тому же был он в Омске наездами, преимущественно летом, и не весь период строительства. Так что не мог непосредственно опекать производство работ. Но в тени его имени остаются безвестными подлинные созидатели Воскресенской церкви.

Ведущую роль в его сооружении следует отвести военно-инженерной команде. Без участия военно-инженерного ведомства не обходилось ни одно строительство в крепостях Иртышской пограничной линии. В том числе и церквей. Об этом свидетельствуют архивные документы. Здесь все взаимосвязано и взаимообусловлено. Кроме того, в источниках информации, в том числе литературно-справочных публикациях, прямо говорится, что «Воскресенский собор построен на средства военно-инженерного ведомства». Но это лишь часть правды. Сбор денежных средств на построение главной церкви ведомства Омской крепости проводился и в других поселениях Иртышской пограничной линии. Денежные суммы, «собранные от доброхотных дателей на созидание церкви», хранились в Омской комендантской канцелярии. Так что забота о строительстве храма диктовалась не только религиозно-государственными, но и общественными интересами. Именно из этих денежных средств, «собранных для построения каменной божьей церкви», и рассчитывались с уставщиком Черепановым и другими лицами.

 

***

 

Знакомство с архивными первоисточниками проливает свет на многие вопросы, связанные со строительством первого в Омске каменного православного культового объекта.

Лишь в ходе пятилетней строительной практики стал возможен переход к «воплощению в камне» более совершенных зданий. При возведении Воскресенского храма уже умели не просто обжигать кирпич, но и осваивали изготовление так называемого «церковного кирпича». Более прочного и длинномерного, чем тот, что употребляется на объектах некультового назначения. Изготавливали и специальную «клейкую густую известь». Стены, своды, перекрытия скрепляли уже не деревянными, а железными связями. Элементарный здравый смысл и нынешняя строительная практика свидетельствуют о том, что нельзя построить высотный дом, создать ЭВМ, телевизор и другие вещи сразу с 3–4 поколения. А у некоторых летописцев получается, что возвели монументальное сооружение, а потом налепили вокруг него убогие одноэтажные казармы, сараи... Строить, что ли, разучились?

Из рапортов Шпрингера в Военную коллегию видно, что еще в 60-е годы велось каменное строительство. Солдаты Ревельского полка «возводили драгунские казармы и для государевых лошадей конюшни». Причем все это в Омской крепости возводилось «без заплаты денег».

За исключением двух объектов – Воскресенской церкви и «винных погребов», построенных подрядным способом. Даже «протопопский дом» был возведен бесплатно и передан на баланс комендантской канцелярии. «Работные люди», рекруты на строительстве храма получали казенную плату «по плакату 3 копейки в день». Колодники, разумеется, трудились «без заплаты денег».

Много исторических событий связано с Воскресенской церковью... Были в ее истории и трагические страницы. Один из таких эпизодов произошел в третий период крестьянской войны (1773–1775 гг.), когда «весь черный народ был за Пугачева». В команде уже упомянутого поручика Шетнева работал на строительстве Воскресенской церкви ссыльный колодник Василий Морозов. В среде народных низов Омска, так называемых «работных и дворовых людей», он стал распространять слухи об успехах Е. Пугачева. Это были первые попытки осознания колодниками и прочим угнетенным людом необходимости «борьбы за вольность» и избавление от феодального гнета.

Естественно, что эта агитация не осталась незамеченной начальством. В марте 1774 г. поручик Шетнев донес командованию, что Морозов в «кирпишных сараях» вел разговоры с «работными людьми» о скором приходе в Омскую крепость Е. Пугачева: «губернатор-де из Тобольска убежал и ожидают-де тут государя» – говорил он. «Бунтарское поведение» Морозова, как писал поручик, особенно наглядно проявилось в «злодейских речах, говоренных жене его при дворовых людях». А говорил он, что колодники «плац-майора Пушкарева намерены убить, да и у протопопа шея толста».

В целях пресечения развития настроений социального протеста в народных низах командующий корпусом, генерал-поручик А. Д. Скалон приказал казнить В. Морозова: «в страх другим, чтоб прочие на разглашение не отваживались и стремились донести, ежели от кого услышат». В подлинном рапорте омского коменданта говорится, что 12 мая 1774 г. Морозов был повешен «на рее у кирпишных сараев», там, где и проводил агитацию о необходимости классовой борьбы за избавление от феодального гнета. Поэтому неверно и утверждение писательницы М. К. Юрасовой в книге «Омск» о том, что «В. Морозов повешен в крепости на большом плацу». Здесь под окнами «генералитетского дома» и воинской канцелярии никого и никогда не вешали. А «кирпишные сараи», как упомянуто выше, были за крепостью на берегу Оми.

Один из документов – подлинный рапорт коменданта Омской крепости, бригадира Клавера о распространении В. Морозовым слухов о скором приходе в Омск Е. Пугачева и о «народном заступнике» – мифологизированном императоре Петре III – опубликован мною еще в 60-е годы в сборнике документов «Из истории Омска».

Поскольку это было самое громкое дело в период строительства новой крепости и ее главного храма, дополним еще и другими сведениями, почерпнутыми нами из следственного дела этого носителя пугачевской идеологии. Царистские иллюзии Морозова: мечты об уничтожении подневольного труда, равенстве перед «особой государя», ликвидации феодальных привилегий, вольности и вообще тотальном отрицании господствующего общественного порядка находили сочувственный отклик в народных низах. Особенно впечатляли слова Морозова о том, что «Может, и здесь доживем, когда соль будет продаваться по 20 копеек пуд, как у Пугачева, а вино по рублю ведро».

Крестьянин Белгородской губернии Морозов был сослан в Сибирь за убийство помещика Юшкова. Он дважды совершал неудачные побеги из Тобольска и Омска. На вынесение смертного приговора Морозову согласно 137 статье Воинского Артикула повлияла общественно-политическая ситуация, сложившаяся в регионе. Еще с осени 1773 г. в Тюмени был раскрыт заговор «работных людей», а в Тобольске волнение ссыльных военнослужащих – польских конфедератов. Все это докатилось до Омска, где «главным зачинщиком» в местном батальоне явился Савелий Казицкий.

К тому же в одном документе говорится, что в период крепостного строительства «немалое число ссыльных колодников, следуя в Омскую крепость, в пути помирают и побеги чинят».

Пограничное начальство, встревоженное происходящим, посылало к находящемуся под караулом Морозову священника крепостного храма Якова Седачева с «увещеванием», но он «учинил запирательство» и сообщников не назвал. Перед казнью другой священник крепостной соборной церкви, Петр Серебрянников был им исповедан, но, как следует из его рапорта, Морозов в содеянном «раскаяния не принес».

 

***

 

В годы строительства собора, как, впрочем, и других объектов крепости, широкое распространение получила такая форма социального протеста, как побеги. Причем бежали не только колодники, находившиеся на заготовке и сплаве стройматериалов, но и нижние чины охранных команд под страхом наказания за служебные упущения.

С началом крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева последовало распоряжение – ускорить крепостные работы по приведению оборонительных укреплений в боевую готовность. С ростом притока ссыльных «в тяжелую каторжную работу в крепость Омскую», где был главный распределительный пункт сортировки и отправки колодников по другим строительным объектам крепостей Иртышской пограничной линии, возрастала и массовость побегов. Условия содержания и передвижения таковы, что многие гибли в пути, не доходя до мест своего назначения. Архивные документы раскрывают неоднократные наставления начальства о том, как содержать колодников, «направляемых из Тобольска для строения и починки крепостей». Всевозможные указания и инструкции предписывали пограничному начальству иметь «бдительное и неусыпное наблюдение». Потому как их подопечные могут «взбунтоваться и разбежаться». В одной из таких инструкций «об охране колодников» говорится: «около казарм обнести рогатками и содержать тех колодников под пристальным, крепким и неоплошным караулом, дабы от слабого смотрения те колодники не могли причинить побегу». Но не только за самими колодниками, предписывалось смотреть и за часовыми, штрафовать и наказывать их за оплошность и побеги. В качестве иллюстрации приведем лишь один конкретный пример из жизни Омской крепости. Прапорщик Троицкого драгунского полка Саврасов подал рапорт коменданту крепости полковнику Декомену. В нем говорится о побеге колодника Кирикова: «... из содержащихся в Омском тюремном остроге ссыльных колодников взято для чищения по крепости улиц и канав и протчего до них в работах принадлежностей, всего сто шестьдесят человек с надлежащим за ними караульных драгун присмотром. В вечернее время с показанных работ приведены в острог. При перекличке не явилось одного колодника Алексея Кирикова. И видно-де, что оной Кириков, с той работы неведомо куда отлучась, скрылся. А караульные за ним смотрели и по многолюдству тех ссыльных, в работе находящихся, да и других народов, по улицам меж них ходящих, усмотреть не могли. До глубокой ночи сыскивали по всей крепости оного беглеца, но сыскать не могли». Естественно, последовали санкции – наказание виновных за упущение.

 

***

 

Время окончания строительства Воскресенской церкви в различных источниках и публикациях также датируется противоречиво. Преимущественно от 1772 по 1775 годов. Например, историк архитектуры, профессор В. И. Кочедамов считает годом окончания постройки 1773. Есть и другие мнения. Не вдаваясь в разбор этих фактов, скажу следующее. Как и всякое крупное каменное сооружение 18 столетия, основанное на технике ручного труда, возводилась она долго и тщательно. Во всяком случае наиболее активным периодом строительства было первое десятилетие. Можно сказать, вплоть до того момента, когда квалифицированные кадры были переброшены на сооружение очередного храма – Ильинского.

В практике прошлого, да и настоящего тоже, факт освящения церкви и «сдачи ее в эксплуатацию» не всегда означал завершенность строительства. Оно продолжалось и после начала служб. Например, возведение колокольни. Да и в более поздние годы проводились работы по ее внешней и внутренней отделке. В 19 веке церковная усадьба окружена красивой ажурной металлической оградой на каменном цоколе.

Еще в начале 20-х годов прошлого века за стенами крепости выросла Кадышевская слобода. Ее жители пожелали устроить свой приходский храм. Объявили сбор добровольных пожертвований. По бедности обывателей в 1828 г. собрали лишь 4,5 тысячи рублей. Поскольку сметная стоимость каменного храма была далека от этой суммы, епархиальные власти не поддержали это начинание казенной дотацией. В 1834 г. Сибирский митрополит распорядился обратить эти пожертвования на благоустройство и украшение Воскресенской церкви, являвшейся в то время главным общегородским собором.

Через десятилетия после упразднения Омской крепости, а точнее с осени 1875 г. Военный совет принял решение, и царь его утвердил, о переводе причта – церковного и священнослужителей Соборо-Воскресенской церкви на содержание по ведомству главного военного священника армии и флота. В начале нашего века уже после появления в Омске епархиальной церкви – Успенского собора последовало распоряжение об изменении статуса Воскресенской. Она, как и казачья Никольская, стала ведомственной и получила наименование – Омский военный собор. Кафедральный собор отнял у него не только часть прихожан, но и источников доходов.

К началу 1 мировой войны приход военного собора уменьшился и составлял около 1,5 тыс. человек.

 

***

 

Ограниченность земельных площадей крепостными стенами отразилась на архитектуре культовых зданий. Стремление к компактности сооружения нашло свое отражение в Воскресенской церкви. Здесь мы видим то же триединство – совмещение церкви, трапезной и колокольни. Явление, распространенное в феодальную эпоху. Если не обращать внимание на купола храма, то сам он воспринимался как двухэтажная палата – здание светского типа. В ней все то же стремление к «регулярности» – композиционная симметрия, равномерное членение наружных стен, размеренность и одинаковость оконных проемов...

С западной стороны в одной связи с храмом возвышалась башнеобразная колокольня. Ее основой служил «ходовой» куб паперти. Как говорили строители, «восьмерик на четверике». Столп этой звонницы с 8-ю колоколами гармонично сочетался с храмом, придавая ему выразительность и композиционную завершенность. Тенденция к вертикалям, доминирующим над окружающей застройкой, имела и чисто утилитарное значение – колокольню использовали в качестве наблюдательного пункта. Далеко окрест просматривались с нее все подступы к крепости.

Интерьер здания – высокое просторное светлое помещение с двумя рядами оконных проемов. Против алтаря, с западной стороны, к церкви примыкала трапезная – центральная часть здания на высоком каменном подклете. Храм имел «две службы». Главный престол, как и в старой деревянной крепостной церкви, был во имя покровителя русского воинства, святого московской Руси преподобного Сергия Радонежского. Другой престол, от которого собственно и идет название храма – по времени его закладки в пасхальный день – во имя Воскресения Христа. Поэтому храмовый праздник обычно отмечался в следующую за пасхой «неделю о апостоле Фоме», а престольный «на Сергиеву память» – 25 сентября. Во время службы церковь вмешала до 600 человек.

Трапезную использовали не только по ее прямому назначению в престольные праздники, дни поминовения усопших, но и для проведения различных собраний, в том числе и по мирским делам. Здесь же собирали народ, чтобы объявить указы верховной власти, распоряжения местного начальства, словом, проводили не только религиозную, но и другую, выражаясь современным языком, «культпросветработу». При церкви имелась довольно приличная библиотека, содержащая не только теологическую, но и светскую литературу. Как отмечал генерал Г. Е. Катанаев, в годы учебы в кадетском корпусе, в порядке «внеклассного чтения» протоиерей Д. С. Пономарев снабжал его редкой литературой по истории 18 – начала 19 веков.

 

***

 

Здесь следует отметить и одну особенность, отличавшую клир Соборо-Воскресенской церкви от служителей других приходских церквей Омска. Заключалась она в том, что среди его паствы находилось много «людей, изверженных из общества». Потому как в их приходе, близ храма, находился знаменитый Омский тюремный острог. В обязанности священнослужителей входило его посещение для отправления духовных треб и наставления колодников на путь истинной веры и благочестия. Воскресенская церковь, можно сказать, единственная в Омске, под сводами которой раздавался кандальный звон. Писатель Ф. М. Достоевский делился своими воспоминаниями о посещении великопостных служб: «Мы ходили в церковь, которая была неподалеку от острога, раза по два и три в день. И помню, мне было очень приятно, когда бывало утром по подмерзшей за ночь земле нас водили под конвоем с заряженными ружьями в божий дом! Конвой, впрочем, не входил в церковь. В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте, так что слышно было только разве что голосистого дьякона да изредка из-за толпы приметишь черную ризу да лысину священника. ... мы были закованные и ошельмованные; от нас все сторонились, нас все даже как будто боялись, нас каждый раз оделяли милостыней и, помню, мне это было даже как-то приятно, какое-то утонченное, особое ощущение сказывалось в этом странном удовольствии. «Пусть же, коли так! – думал я. Арестанты молились очень усердно и каждый из них каждый раз приносил в церковь свою нищенскую копейку на свечку или клал на церковный сбор: «Тоже ведь и я человек, – может быть, думал он или чувствовал, подавая, – перед богом-то все равны...». Причащались мы за ранней обедней. Когда священник с чашей в руках читал слова: «... но яко разбойника мя прими» – почти все повалились в землю, звуча кандалами, кажется, приняв эти слова буквально на свой счет».

Столь пространный фрагмент из жизни Воскресенской церкви приведен здесь не в качестве образца художественного осмысления классиком пережитого, но, прежде всего, как факт истории, участником и очевидцем которой был ссыльно-каторжный арестантской роты № 55 омской инженерной команды, – «чернорабочий, знающий грамоте», Ф. М. Достоевский.

 

***

 

Воскресенский собор отражал богатство материальной и духовной культуры наших сограждан, живших в 18-м столетии. В нем был сконцентрирован позитивный строительный опыт эпохи феодализма. Такое здание могло украшать любой сибирский город. Оно стояло бы еще века – толщине и запасу прочности его стен могли позавидовать и более поздние каменные сооружения нынешнего века, давно ушедшие в небытие. Но не дряхлость постройки, пожары или другие стихийные бедствия уничтожили его. Как и другие культурные ценности, он погиб от вандализма. Политическая деформация общества, исторический нигилизм строителей новой эпохи вылились в разрушительные формы борьбы с культовым зодчеством. Но всему приходит конец. В том числе и вульгарно-классовой непримиримости. Время отрицания уходит, а вместе с тем происходит и смена ценностных ориентиров. «Все возвращается на круги своя». И хотя многих архитектурных шедевров прошлого, в том числе и Воскресенского храма, уже недосчитаться и не вернуть, все же позитивная историко-культурная оценка их значимости должна произойти. И уже происходит. Ибо культурное наследство не всегда исчезает бесследно. И Воскресенский собор тому пример.

А в заключение хотелось бы сказать несколько фраз о сегодняшнем пассеизме – пристрастном отношении и культивировании памятников гражданского, оборонного или культового зодчества. На страницах печати, в том числе и местной периодики, он подчас принимает уродливую форму. В Москве, например, требуют «восстановить Сухареву башню», а в Омске раздаются голоса о восстановлении Кафедрального собора. Но не всякая копия, макет компенсирует утрату оригинала, а бутафорское декораторство не всегда отвечает актуальным, насущным потребностям современного человека. В том числе и верующего.