Омская топонимия: прошлое и современность

В центре Омска что ни улица, то страница истории.

Возникновение, формирование и реконструкция городской уличной сети составляют одну из интереснейших малоизвестных страниц омского городоведения. С ней тесно связана топонимия, изучающая историю происхождения, время бытования и причины изменения наименований городских объектов: площадей, улиц, учреждений и т. д. В наше исторически ориентированное время развитие «топонимического синдрома» становится, можно сказать, в обществе повсеместным, даже вплоть до самых так называемых «верхних эшелонов власти».

Рецидивы «наивного историзма», уровня обыденного сознания, можно и поныне наблюдать на парламентском уровне. Телезрители, например, могли лицезреть обсуждение «Санкт-Петербургского вопроса». И по сей день судят-рядят, как бывший стольный Санкт-Петербург вместе с Ленинградской областью «обустроить» в «губернию». И это свидетельство того, что идеологическая функция топонима изменчива и недолговечна.

Здесь же, на местном уровне, мы затронем лишь те вопросы наименования омских улиц, в основе которых лежат антропотопонимы – собственные имена и фамилии исторических деятелей.

В каждый исторический период существовала своя нормативная топонимическая культура, чутко отражавшая и зигзаги политики.

Если глянуть ретроспективно на истерию переименования омских городских улиц, то становится понятным, что топонимика – «развивающаяся система». Улицы переименовывали во все времена. В «уличном варианте» актуализировались официальные «социально желательные», устраивающие «власть предержащих» наименования. В зависимости от того, какие идеологические ценности господствовали в тот или иной период истории.

Если присмотреться к микротопонимии Омска на уровне отдельных объектов, то можно обнаружить, что их первичные индивидуальные наименования складывались естественно-историческим образом. На картах, планах, восходящих к истокам возникновения Омской крепости, мы видим такие названия: Генералитетский дом, Дом коменданта, Дом протопопа, Церковь шведских пленников, Гауптвахта и т.д.

В основе ранних наименований и будущих административных единиц крепостных предместий, в том числе и формирующейся уличной сети, лежит ландшафтный топоним. Он отражен в названиях таких улиц, как Нагорная, Подгорная, Береговая, Песчаная, 1-й и 2-й Взвозы, Большая и Малая Луговые, Выгонная, Болотная, Лесная... И даже Кустики, от которой как бы открывалась «историческая перспектива» развития улицы, получившей название Будущая. Между прочим, ведущая от Кустиков не к «светлому будущему», а прямиком до Шепелевского кладбища. Но были наименования незатейливые: Безназванная, Безымянная, а то и просто – Вдовий переулок.

Пропустим названия, отражавшие специфику военно-крепостных поселений. Их характер понятен современникам без особого толкования: Войсковая, Штабная, Артиллерийская, Пороховая, Дисциплинарная и тому подобное. Комментарий излишен.

Перейдем сразу ко вторичному слою наименований уже развитой структуры уличной сети, восходящему ко второй половине 19 столетия.

Здесь уже начинают преобладать наименования социально-исторического, а в ряде случаев и идеологического порядка. Начался процесс «стирания» с топонимической карты города первичных названий.

Эти топонимы второго порядка, как правило, носят уже мемориальный характер. В их основе лежат антропонимы – имена известных исторических деятелей, оставивших заметный след в историко-культурном развитии нашего города и даже шире – Сибирского края.

Но таких имен, увековеченных в дореволюционный период в «уличном варианте», едва ли наберется два десятка. Это начальники края – генерал-губернаторы, атаманы Сибирского казачьего войска и деятели городского самоуправления.

Я бы не стал утверждать, что городская Дума, принимая решение о наименовании улиц, располагала стройной «топонимической концепцией». Но когда на современную уличную схему Омска начинаешь накладывать забытые имена и названия, то зримо проступает концепция ушедшей эпохи, отразившая ее предназначение и историческую роль. Главная идея заключалась в бережном отношении к глубинным традициям местного топонимического творчества. Именно такое отношение, такой подход к делу наименования городских улиц является позитивным фактом духовной культуры прошлого.

Однако при любой политической погоде, наряду с официальными наименованиями существовали и продолжали бытовать долгое время среди старожильческого населения прежние названия тех или иных объектов. Здоровый консерватизм аборигенов можно наблюдать и сегодня в общественной жизни. Правда, коренные, потомственные омичи в нескольких поколениях уже большая редкость. Все больше «варяжская» старожильческая публика, которая не восприняла глубинные исторические традиции. Старожил не спросит вас в транспорте: – у Дома печати сходите? – Он скажет у Юргенсона, по названию бывшей здесь трамвайной остановки у пивзавода. О сделанной в магазине покупке вы услышите старый топоним Акорт, Круглый, Черный, на Песках, Церабкоп, Лимпо... Обыденная традиция устойчивей, чем идеологическая.

А вот пример из новой эпохи. Не успели освободить Омск – тиф, холод, голод, разруха. С чего, вы думаете, начала свою «созидательную деятельность» только что созданная коллегия горкомхоза? Ни за что не догадаетесь. С разрушения историко-топонимической традиции. Вот и протокольчик № 7 от 9 декабря 1919 г. сохранился. Называется «О переименовании главных улиц г. Омска». Как будто это была острейшая, актуальнейшая народно-хозяйственная проблема, без решения которой горкомхоз ну никак не мог приступить к делам, непосредственно его касающимся.

Становится уже негативной, а попросту говоря, дурной традицией по каждому поводу требовать увековечить какую-нибудь историческую личность в «уличном варианте». Даже если этот «субъект исторического процесса» не имел личных заслуг в развитии города.

Омску повезло несравненно больше, чем Самаре. Наверное, потому, что наш земляк здесь непосредственно «не рулил». А вот в Самаре имя В. В. Куйбышева, упоминаемого во всех справочных материалах с прилагательным «верный ученик В. И. Ленина и соратник И. В. Сталина», заменило старинный ойконим Самара, Каинск и другие поселки. А все потому, что умер он «...на боевом посту злодейски умерщвленный троцкистско-бухаринской бандой врагов народа». Произошло это в самом начале 1935 г. С тех пор минуло еще полтора года. Летом 1936 г. при очередной административно-территориальной пертурбации на основании «Положения о городских Советах...» и в Омске решили увековечить память своего именитого уроженца в виде мемориального антропотопонима под названием Куйбышевский район.

Интересно, по каким критериям и на основе каких документов топонимическая комиссия горсовета принимает решения о переименованиях? Мне, например, непонятно, почему второй отдел Сибирского казачьего войска обращается к администрации Куйбышевского района с предложением установить мемориальную доску генералу Л. Г. Корнилову на здании общевойскового училища им. М. Фрунзе? Оно что, муниципальная собственность? Или командование не разрешает колупать ведомственную стенку, ибо «несокрушимая и легендарная» к основателю добровольческой армии питает классовую неприязнь? Или не дают превращать здание в «индийскую гробницу», усыпанную мемориальными памятными досками, напоминающими современникам о «тенях прошлого?» А если по существу, то Лавр Георгиевич хоть личность и историческая, но к Омску прямого отношения не имеющая. Во-первых, он не городовой казак, а был приписан к своей станице, а во-вторых, из кадетского корпуса вышло много воспитанников, тоже получивших широкую известность.

И поныне неистребимо племя ниспровергателей, стремящихся что-нибудь переименовать. Читаешь местную периодику и видишь, как, подобно инфекционному вирусу гриппа, некоторых «исследователей» охватывает этакая топонимическая эпидемия. Стремление обязательно сделать из теней прошлого «антропотопонимический фетиш». На другое ну просто фантазии не хватает. Доцент С. Поварцов, например, требовал назвать Никольский проспект – Красных зорь – именем поэта Л. Мартынова, журналист А. Лейфер – вернуть имя ученого П. Драверта на бульвар Архитекторов, историк И. Молоков считает «справедливым» наименовать одну из улиц Омска именем маршала В. И. Чуйкова, краевед И. Бродский и другие – увековечить в «уличном варианте» краеведа А. Палашенкова... Есть и иные пожелания, всех не перечислишь... Назову лишь еще одно имя. Покойный редактор «Омской правды» А. Д. Яценко тиснул в газете «штрихи к портрету» своего предшественника и старшего коллеги по работе Фадеева и тоже «заразился топонимическим синдромом», предложив назвать его именем улицу. Хотя у нынешнего поколения журналистской братии при упоминании антропонима Фадеев возникают ассоциации с идеологизированным романом «Молодая гвардия». А вот какой вклад внес редактор «Омской правды» в развитие города, сказать затрудняются. Дорогие ученые, писатели, журналисты, газетчики, издавшие книги о Мартынове, Драверте и других уважаемых деятелях прошлого, почему же никто из Вас не догадался поставить на них хотя бы скромную памятную надпись такого, например, типа «Светлой памяти – имярек... – автор посвящает свой труд». Ведь это тоже своеобразная форма уважения и признательности к именитым предшественникам. На всех ведь улиц не напасешься. А переименование по субъективным критериям и пристрастиям – не лучшая форма памяти о прошлом. Кто не интересуется письменной исторической традицией, тому и уличная табличка мало что скажет.

На поднимающейся волне «любви к старине» современные патриотические ортодоксы, преимущественно краеведческого толка, ну просто «зациклились» на переименованиях улиц. Будто уже ничего не осталось надежного и устойчивого. Даешь переименование! Увековечить, так в «уличном варианте»! Целую улицу и не меньше! Жил на той или иной улице известный деятель или «освобождал Омск». Другой «сидел» в наших пенатах «за свободу и независимость». Третий вообще проездом посетил здешний театр, трактир, цирюльню... Отметить памятной доской! При этом в качестве аргументации часто ссылаются на авторитет «первопрестольной», где «в пределах Садового кольца давно все переименовали». Этакая демагогическая попытка опереться на общественное мнение. Но столичные новации – еще не образец, не правило для Омска. А в практической жизни это подчас оборачивается новыми неудобствами, а иногда и непроизводительными расходами.

Антропотопоним – не лучшая форма памяти исторической личности. Ибо функция уличного знака, прежде всего, поисковая – «где эта улица, где этот дом?» Меньше всего памятный знак выступает в качестве репрезентации исторической личности, как признак ее памяти и почитания. Ныне даже местные краеведы затрудняются сказать, кто такие были наши сограждане Блохин, Телятников, Симонов, Яцкин и другие личности и субъекты исторического процесса, чьи имена до революции носили омские улицы. Я тут как-то по ходу работы попытался провести этакий мини-опрос, поинтересовался у прохожих на площадке «Б» – кто такой Иванов, чье имя носит улица? И услышал от холодно-вежливого – «я здесь не прописан» до отечески простодушного – «А ххх... его знает!» Много их и сегодня ходит Ивановых, Петровых, Сидоровых...

В антропотопониме стирается функция исторической памяти. Он разут и раздет в смысле отсутствия имени, отчества, индивидуальности. Но ведь формы увековечения многообразны. А у нас же почему-то все упирается в «уличный вариант», памятник-монумент, мемориальную доску... Причем претензии некоторых господ-товарищей подчас несоизмеримы с действительными заслугами известной и даже выдающейся личности перед городом. Личная известность, вне конкретных, фактических дел, отразившихся позитивно на историческом городоведении Омска, не повод требовать у городского самоуправления включить «зеленый свет» топонимическим новациям и непременно выделить для этих целей целую улицу.

Из этого экскурса-обозрения некоторых аспектов омской топонимики можно извлечь полезные выводы на перспективу.

Во-первых, не следует забывать о том, что топонимические традиции прошлого есть факт местной духовной культуры. И прежде чем «плевать в колодец» глубинных вод истории, сковырнуть, упразднить, одно название заменить другим, нужно аргументировано, без классово-идеологических пристрастий объяснить согражданам, почему те или иные наименования представляют собой анахронизм, «негативную историческую традицию» и действительно ли они не способны в нашей современности выполнять свою прямую функцию.

Во-вторых, прежде чем «бегать по начальству» с идеями «топонимических реформации», некоторым господам-товарищам неплохо бы уяснить для себя, как к их новациям относится общество, живущее под знаком того или иного топонима. Знакомство со «здоровым консерватизмом» среды локального обитания создает предпосылки для лучшего понимания и более уважительного отношения к местной топонимической традиции. А у «градских властей» есть проблемы и поважней, чем уличные переименования...

В-третьих, опыт истории свидетельствует, что целесообразность от антропонимических наименований, несущих в себе идеологическую нагрузку, сомнительна. Они недолговечны. Получается как в известной советской оперетке генерала Бориса Александрова: «...скидывай сапоги – власть переменилась!»

Во всяком случае естественно-исторический гидротопоним, не несущий в себе идеологическую нагрузку, можно отнести к разряду позитивной традиции. К примеру, Иртышская набережная. А вот антропотопоним – набережная Тухачевского – уже воспринимается как идеологически негативная традиция. Потому как, по выражению юристов, «открылись новые обстоятельства по делу» – о деятельности «демона гражданской войны»...

И, наконец, подводя итог сказанному, замечу: давно назрела необходимость профессионального, научного подхода к изучению историко-топонимического аспекта омской урбанимии. С выявлением, изучением и анализом архивных документов. И чтобы в топонимической комиссии городской администрации заседали и подвизались не случайные краеведы – «любители старины» и «варяжские гости», осевшие в Омске, а люди, способные объективно, комплексно, непредвзято, бережно и ответственно подходить к выдвижению и обсуждению вопросов, касающихся жизни и развития омской городской топонимии. Интерес к этой малоизученной стороне омского городоведения будет возрастать по мере ее дальнейшей разработки.