«На Сергиеву память»

Помоги Земле Русской!

Сергий Радонежский.

Предлагаемый вниманию читателя очерк посвящен одному из неизученных аспектов сибирского исторического городоведения – роли православной церкви на начальном этапе становления и развития Омска.

Сегодня в средствах массовой информации, в том числе и местных, получила актуализацию история так называемого «божественного домостроительства». Пока, правда, на уровне фактологического репродуктивного исторического краеведения. Но оно, по сравнению с предшественниками, не вносит в разработку этой проблемы что-либо новое.

В сибирской дореволюционной и советской, в том числе церковной историографии, нет специальных исследований, посвященных становлению и развитию культового строительства в Омске. Поэтому сведения об омских церквях в публикациях современных краеведов базируются в основном на справочных работах И. Голошубина и К. Ф. Скальского. Не вдаваясь в критическую оценку этих изданий, восходящих к началу нынешнего века, отмечу лишь следующее. Даже по признанию самого составителя справочника об омских епархиальных церквях, уездного священника И. Голошубина, создавался он методом сбора «анкетных данных». А благочинные, настоятели, священники, представлявшие эти сведения, не работали с консисторскими архивами да и вообще не могли глубоко знать историю своих церквей. Отсутствие профессионального подхода к делу и слабость источникового обоснования различных фактов истории церквей уже изначально делали труд И. Голошубина ущербным. Это хорошо понимал и сам автор, выполнявший поручение епархиального съезда.

История строительства культовых зданий, соборов, церквей, часовен является предметом истории архитектуры, изучающей храмовое зодчество. А рассматриваемые здесь общие вопросы «божественного домостроительства» составляют предмет исторического городоведения.

В начале 18 столетия продолжался процесс территориального освоения Сибири. Одним из важнейших государственных мероприятий по укреплению абсолютной монархии явилось проведение церковной реформы в духе петровских узаконений. Церковная организация Сибири накануне этих преобразований была, в известной мере, автономным политическим и хозяйственным организмом. Под юрисдикцией тобольской кафедры находились довольно крупные земельные владения и не менее значительное количество так называемых «церковных людей», включая сюда крестьян – производителей.

Ликвидация самостоятельности патриаршего управления началась с кадровых перестановок – удаления от власти консервативных старых «князей церкви». В 1711 г. правителем духовных дел Сибирской епархии стал человек, лично известный Петру I, бывший черниговский архиепископ Иоанн (в миру – Максимович – Е. Евсеев).

Политические позиции митрополита Иоанна были обусловлены прежде всего желанием сохранить привилегированное положение церковного института в системе государства, стремившегося превратить его в очередной «духовный департамент».

Абсолютизм же нуждался в «советах» духовенства и «освящении» проводимых властью мероприятий. Поскольку социальная значимость православного культа заключалась в миссии русского христианства, вытекающей из евангелистской доктрины – заботы о всех слоях общества.

В закономерном историческом процессе развития сибирского общества церковь принимала самое активное участие. Будучи корпоративным членом феодального класса, она являлась и его идеологом и не могла стоять вне политики. К тому же, процессы феодализации и христианизации сибирского населения не только совпадали во времени и пространстве, но и отвечали интересам православной церкви. Подчинением евангелистской доктрины светской политике митрополит Иоанн в своей деятельности стремился к достижению определенного компромисса с «власть предержащими». Потому как, лишаясь своей независимости, церковный институт становился постепенно элементом государственной организации, нуждающейся в «десятине» и содержании. Характерной особенностью положения сибирской церкви в рассматриваемый период являлась не только передача «духовной культуры» массам, но и выполнение многих функций нерелигиозного характера, не связанных непосредственно с достоинствами христианской веры. А поскольку правовой статус церкви определялся ее зависимостью от государства, то власти требовали «разобраться» с «духовными лицами». Потому как среди них было множество «праздных лиц и тунеядцев». А государство не терпело «гулящих людей» – каждый член общества должен был нести свое «тягло».

Теперь посмотрим, в чем конкретно выражалось участие церкви в освоении Среднего Прииртышья. Изучение определенного круга источников информации позволило мне сделать ряд выводов о деятельности сибирской церкви при проведении военной реформы.

Вплоть до ликвидации патриаршества сибирские церковнослужители не считались особым сословием, освобождающимся от подушных окладов и рекрутской повинности. Духовное ведомство, конечно же, «выступало» за освобождение служителей церкви «от неприличных их сану тягостных обязанностей», тем не менее государственные интересы были превыше всего.

Уже в бытность митрополита Иоанна стали систематически проводиться ревизии «духовных людей» с целью зачисления излишних клириков и других категорий «церковных лиц» в армию или оклады.

С именем Иоанна связана и история «духовного устроения» первых регулярных воинских частей в Сибири. В том числе и формируемых будущим Основателем Омска.

В феврале 1715 г. в Тобольск поступил указ Сената о наборе в сибирских городах, острогах и слободах «служилого чина людей»: «... а набрав тех рекрут, отдавать в команду господина командира Бухолцева». Получил такой указ из Монастырского приказа и тобольский архипастырь. Его обязали поставить с сибирских церковных вотчин «...архиерейских и монастырских крестьян с каждых 20 дворов одного рекрута». Но этим не ограничивалось участие церкви. Подобно вотчинам светских феодалов она была обязана, кроме людей, выделить денежные средства, продовольствие, оборудование для церквей и т. д. Так что рекрутским набором не завершалось участие епархиальных властей в подготовке похода И. Д. Бухолца.

Воинская служба всегда была связана с риском для жизни, особенно в армии, находящейся на театрах военных действий. Всякий воин как верующий христианин, нуждался, так сказать, в подведении «баланса добрых дел и грехов». В предвидении опасности средневековый человек не хотел «умереть без покаяния». Словом, сложная система «устроения души» не могла обойтись без духовника. А массовые погребальные обряды на полях сражений требовали присутствия профессиональных молельщиков. Так что военному духовенству близка и понятна старая русская пословица: «Хочешь быть попом – служи и панихиды».

А поскольку назначения на места священнослужителей в армии являлись прерогативой епархиального архиерея, то Иоанном и были подобраны в Московский, Санкт–Петербургский и Тобольский полки три походных священника «искусныя, священное писание знающие и могущие исполнять церковный чин по уставу».

Назначением священников в бригаду подполковника И. Д. Бухолца не ограничивалась деятельность архипастыря. Как свидетельствуют документы, митрополит Иоанн разослал по епархии грамоту от 10 мая 1715 года: «О сборе подможных денег с соборных и приходских церквей на трех походных священников». А знакомство с подлинной ведомостью, подписанной И. Бухолцем, именуемой «Табель принятого в Тобольску ... для военного походу», наряду с вооружением, снаряжением, боеприпасами и продовольствием позволяет убедиться в наличии и материалов под общим названием «на строение церкви».

Была оборудована и полевая походная церковь. Вместо престола в ней использовался так называемый антиминс – специально освященный Иоанном плат с изображением положения во гроб Иисуса Христа. Его использовали при совершении святой евхаристии (таинство причащения. – Е. Е.). Богослужение же осуществлялось в полевой палате.

Жизнь в осажденной Ямышевской крепости – одна из трагических страниц истории похода Бухолца.

Как отражено в архивных источниках, в результате внезапного нападения джунгарских войск в ночь на пятницу 9 февраля калмыки «захватили палатку, в которой отправлялась божья служба». И один из походных священников попал в плен.

На военном совете было принято решение оставить Ямышев. Как писал Бухолц: « ... пришла в войска на людей болезнь, от которой в сутки человек по 20 и более умирало, а болезнь в людях непрестанно умножалась...».

Когда войско Бухолца отступило из Ямышева, джунгарский военачальник отпустил пленного священника.

Беспощадный реализм ямышевской осады – пережитых мучений и утрат – еще не выветрился и довлел над сознанием людей, прибывших в начале мая 1716 г. к устью реки Оми.

Необходимость быстрейшего превращения военного лагеря – бивуака в крепость диктовалась и реальной перспективой возможных набегов степных хищников – охотников за военной добычей, которые, как писалось тогда в документах, «одним лишь разбоем питаются».

С получением людского подкрепления и губернаторского указа о строительстве омского укрепления состоялась и церемония «освящения» места первой Омской крепости.

Закладка проводилась согласно традиционному «чину основания городов». Ей предшествовала разметка плана строений на земле. Обязательным условием являлись церковное освящение территории и закладка храма.

Священники «пев молебны и воду святя со кресты», обошли намеченный участок будущего крепостного вала по периметру: «вкруг месту иде быть стене крепостной». Затем старший из них изрек молитву: «Утверди ограждение сие, избави его от губительства, труса, потопа, огня и меча, нашествия иноплеменных и междоусобной брани». Произошло это событие 5 июля, в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского (18 июля 1716 г. по новому стилю – Е. Е.).

Бухолц, наблюдавший за церемонией освящения, дал команду артиллерийскому поручику Каландеру, руководившему строительством еще при возведении Ямышевской крепости, приступить к работе. По заранее сделанной разметке солдаты начали копать ров и возводить земляной вал.

Но строительству оборонительных и хозяйственно-бытовых сооружений предшествовало отведение участка для «храма веры». Выбор места культовой постройки имел не только глубокий религиозно-нравственный смысл. Он отражал еще и фактор идеологический. Православный храм традиционно ставили в центре поселения, на возвышенной, как говорят архитекторы, «золотой точке рельефа». Церковная вертикаль, возвышаясь над поселением, виднелась далеко окрест и служила ориентиром, к которому стекались дороги. Вдоль них и вырастали городские улицы.

Хотя первая омская церковь, как предметно-материальная реальность, была утрачена еще в 80-х годах 18 столетия. Но сведения о ее существовании отражены в ряде архивных документов, в том числе картографических. На самом раннем плане старой крепости она занимает место в ее центре.

Еще в канун 250-летия города мне уже доводилось писать об ошибочных представлениях генерала Г. Е. Катанаева, занимавшегося краеведческими работами. Он пытался связать дату основания Омска с днем церковного праздника Ильи пророка. Но данный святой, прежде всего, был покровителем «аграрного культа». А здесь возводили военное поселение. И покровителем русского воинства, в честь которого ставили первую церковь, был Сергий Радонежский.

Историко-познавательная деятельность краеведческого уровня всегда отличалась от системного научного подхода к изучению источников информации о прошлом Омска. В качестве характерной иллюстрации приведу свежий пример из омской периодики – публикации одного местного учителя словесности Б. Гвоздева. Он, особенно не утруждая себя хотя бы ознакомлением с историографией вопроса, пишет следующее. Неправильно, дескать, считают, что «Бухолц» в 1716 г. основал Омск. Он, мол, всего лишь «редут» построил, а крепость строили в 1717 г., когда «сверху» чертежи получили. И строительного материала – по Гвоздеву – здесь было навалом в виде «реликтового ленточного бора, каких во всем мире немного». Вот только почему-то наши предки «дальтоники» его в упор не видели. И даже свидетельство на сей счет оставили: «...лес на строительство сплавляли сверху реки Иртыша, разстоянием в 20-30 и сорока, березовой. А на дрова вокруг крепости довольно».

Да и сам Бухолц неоднократно рапортовал о ходе работ: стольнику Черкасскому, князю Меншикову, в Военную коллегию, да и позднее показания давал в Правительствующем Сенате. Материалы опубликованы мною в свое время. Там прямо говорится: «... строил ту Омскую крепость теми драгунами и солдатами, которые при мне были и с присланными из Тары в дополнение в комплект». В материалах Кабинета Петра I есть и донесение сибирского губернатора Матвея Гагарина: «... Омская крепость сделана в 1716 г. выше Тары и населена немалым людством».

Подобные примеры экскурсов в омскую историю на страницах местной периодики можно приводить много. И не только Гвоздева. Есть и другие «следопыты – первопроходцы». И в публикациях нынешнего поколения дилетантов от церковной истории мы наблюдаем все то же некритическое воспроизводство ошибочного «старого знания». Лишь Н. Лебедева в статье «Первые храмы Омска» высказала соображение, что «по-видимому, церковь была построена к концу сентября 1716 г.». Но между закладкой церкви и ее освящением проходило довольно много времени. К тому же близ крепости строительного материала, как свидетельствуют источники, не имелось, а был только «годный на дрова». А до зимы нужно было обустроить жилье для людей. Такие вот приоритеты реализовывались.

С получением «благословенной грамоты» митрополита Феодора приступили к строительству храма. «На Сергиеву память» – 25 сентября 1716 г. – в день поминовения преставления преподобного Сергия Радонежского («по новому стилю 8 октября – Е. Е.») По церковному чиноположению священник освятил участок, и мастера приступили к работе, «место под церковь и алтарь уровняли и слань наслали».

Со временем, как и для строительства жилья, возможно лишь в следующее лето заготавливали «церковный стеновой лес».

Сплавляли его по Иртышу и Оми, «припроваживая» к строящейся крепости и «поднимали на гору, где храму бытии».

На первых порах нельзя было ожидать какого-либо индивидуально-самобытного творчества в деле местного храмосозидания. В сибирском деревянном храмовом зодчестве существовали древние традиционные образцы церковного зодчества. В Омске техника и планы ранней стадии церковного строительства так же не получили самостоятельного развития. Использовались опыт и традиции, отразившие вторичность воспроизведения не только самой церкви, но и гражданских сооружений.

Здание Сергиевской церкви мало чем отличалось от других строений гражданской архитектуры – бревенчатых изб незатейливой плотничьей работы. Обыкновенная изба – клеть высокого сруба с двухскатной крышей, увенчанной крестом. В архитектурном отношении это простой тип храма северорусского стиля.

Что же касается самого летоисчисления, то «днем рождения», как я уже писал и как принято считать в науке, является освоение территории в качестве постоянного местожительства. А такой датой, согласно документам, является прибытие отряда И. Бухолца.