Главная » Историческое городоведение » Тара

Тара в свои первые два столетия

На севере Омской области, в 300 километрах от областного центра, на возвышенной террасе левого берега Иртыша стоит Тара - один из старейших городов Сибири. Тара входит в созвездие первых русских сибирских городов. В 1994 г. город будет отмечать, свое четырехсотлетие. Ни одно серьезное исследование по истории освоения Сибири не обходится без упоминания о Таре, с которой связаны первые страницы освоения Западной Сибири. Однако, несмотря на кажущееся обилие различного рода публикаций и упоминаний, ее история в плане комплексной городоведческой научной разработки еще не изучена и находится в стадии накопления материала и его освоения. Слабая изученность истории Тары заключается главным образом в недостаточной разработке источниковедческой базы и степени сохранности архивных источников.

Статья хронологически охватывает первые два столетия тарской истории. На основе анализа литературы и источников принята попытка уточнить некоторые факты, а также ввести в научный оборот новые неопубликованные архивные источники, выявленные в ЦГАДА, ЦГВИА, Ленинградском отделении ААН СССР, рукописном отделе ГБ СССР им. В. И. Ленина и Государственного Архива Омской области.

 В статье приводится основная литература по теме. Главные усилия дореволюционных исследователей были направлены на публикацию источников по общей истории Сибири, в которых имеются отдельные материалы по истории г. Тары. К ним примыкают законодательные издания, обозрения архивных материалов и библиография опубликованных историко-юридических актов1.

Из статей - это «Роспись городам и острогам», «Чертеж всей Сибири...», «Список с чертежа Сибирские земли», опубликованные А. Титовым. Из исследовательских работ - прежде всего труды Г. Ф. Миллера, П. Н. Буцинского и других2. В этой группе публикаций большинство работ содержит отдельные факты по истории Тары. Следующая группа публикаций представляет собой обобщающие справки экономико-географического и справочно-энциклопедического характера3.

В советский период продолжалось изучение истории Тары феодального периода. Из публикаций источников мы видим только отдельные документы в приложении к уже указанной работе Г. Ф. Миллера и сборнике «Русско-монгольские отношения». Внимание историков, главным образом послевоенного периода, было сосредоточено на некоторых сюжетах и отдельных фактах, которые встречаются в работах, посвященных другим вопросам4.

Особо следует отметить историко-беллетристические произведения М. К. Юрасовой (Иоффе)5.

Исторические предпосылки возникновения Тары сводятся к следующему.

После возникновения первых русских городов, являвшихся небольшими оазисами на громадной территории первоначального освоения Западной Сибири, обстановка в Среднем Прииртышье складывалась следующим образом. Хотя сибирское ханство перестало существовать, но Кучум еще не сложил оружия. Отступив в Барабу, он, наряду с другими тюркоязычными племенами, продолжал набеги в Среднее Прииртышье. С первых шагов деятельности тобольской воеводской администрации во время походов по Иртышу, этой главной дороге, связывающей Сибирь с Востоком для отражения набегов кочевников, «приисканию новых землиц и объясачиванию инородцев», были выяснены роль и значение этого района как одного из ключевых плацдармов защиты и дальнейшего продвижения в области Нижнего Прииртышья. Известную роль в обследовании и объясачивании коренного населения Тарского Прииртышья, этого густонаселенного района, сыграла деятельность местной феодальной знати и других социальных слоев населения и в первую очередь так называемых «юртовских служилых людей», которых воеводская администрация использовала для местных связей. В устье р. Тары была самая дальняя тарская волость - родовое владение оседлых аялынских татар, во главе которой стояли Мамык и Янгель-дей6. По своему положению они являлись «двоеданцами». Межродовые усобицы на развалинах Сибирского ханства, постоянные набеги в Тарское Прииртышье и разорение местного населения поставили на повестку дня вопрос о необходимости создания в этом районе военно-опорного пункта. Результатом деятельности воеводской администрации, вошедшей с этим предложением в правительство, и явился известный «Наказ» князю Андрею Федоровичу Елецкому, возглавлявшему экспедицию по основанию Тары.

Административно-территориальное формирование волостей Тарского уезда проходило в ожесточенной борьбе с Кучумом и подвластными ему феодальными властителями кочевых племен. Вначале тарским воеводам предписывалось склонить его «под царскую руку». Убедившись, что политика сюзеренных отношений не достигает цели, уже на следующий год после основания Тары, развертываются действия по ликвидации двоеданческих отношений в нижних «инородческих» волостях Тарского уезда7.

Первый поход на Кучума совершил отряд в 276 человек под командованием письменного головы Бориса Доможирова, разгромившего Черный городок8. Был и еще ряд походов. Окончательный же разгром Кучума выпал на долю младшего тарского воеводы Андрея Воейкова. Об этом событии он доносил 4 сентября 1598 г. царю Борису Годунову: «И пришел я, холоп твой, на Кучум-царя в 20 день на солнечном восходе и бился с Кучумом царем до полдень; и божьим милосердием и твоим государевым счастьем Кучума царя побил»9.

Но и после окончательного разгрома Кучумова царства еще целый век на тарской земле не было мира. С конца XVI столетия в пределы Южной Сибири вторглись племена калмыков10. Уже в 1604 г., как доносил воевода, они начали набеги на Тарский уезд, что оживило и активизировало деятельность наследников Кучума11. Набеги на Тару и уезд - вот главная тема, которая звучит в воеводских донесениях и отписках.

Челобитные ясачных людей тарских волостей наполнены просьбами о присылке служилых людей для защиты, так как их постоянно грабят, берут в плен, отнимают кочевые места и промыслы. В результате похода, организованного воеводой С. И. Гагариным, калмыцкие тайши начинают присылать в Тару своих послов для переговоров о подданстве12. Но с изменением обстановки в результате победы калмыков над Алтын-ханом переговоры о подданстве прекратились, и вновь начинается разорение тарских волостей, приводящее к двоеданческим отношениям коренного населения в зависимости от перемены обстоятельств. Успехи набегов на Тарский уезд объясняются незначительностью тарского гарнизона. А успехи тарских воевод зависели от того, когда в походах участвовало большое количество служилых людей Тобольска и Тюмени. Так, в грамоте, посланной в 1618 г. тарскому воеводе К. С. Вельяминову-Воронцову, выражена похвала за успешную организацию борьбы с кочевниками, в результате которой был разгромлен Ишим-царевич, выступавший вместе с калмыками13. В подобных неблагоприятных для себя условиях калмыцкие тайши присылали в Тару вновь своих послов для переговоров о подданстве, чтобы легализировать свое пребывание в Тарском уезде, обеспечивающее им хорошие кочевья, получение царского жалованья и защиту от Алтын-хана. Однако это не давало никаких гарантий, что разбои прекратятся. Это видно из ряда отписок тарских и тобольских воевод14. В 1626 г. тарский воевода Ислентьев сообщал, что в результате незначительности тарского гарнизона три волости были разорены кочевниками и государевы ясачные люди забраны в плен15.

Население волостей Тунуса, Любы, Тураша, оказавшееся под игом захватчиков, в 1627 г. обратилось к тарским воеводам с просьбой защитить их. Из Тобольска было послано 77 человек служилых людей. Но эта незначительная посылка не могла что-либо изменить16.

В следующем году в результате нового нашествия на Тарский уезд, как сообщал воевода С. Ислентьев, «ясачных людей побили и в плен увели»17. Вновь назначенный воевода Ю. Шаховский, оценивая положение, писал, что не только ясачным людям, но и самой Таре угрожает большая опасность. Служилых людей оставалось всего 140 человек и 50 юртовских татар, из которых он посылал еще на службу в Барабинский острог18. Ю. Шаховский поставил вопрос о необходимости строительства нового острога в устье р. Оми, так как «годовальщики», посылаемые в Барабинский острог, сами постоянно подвергались нападениям и не обеспечивали спокойствия на южных границах уезда. Тарский казачий голова Назарий Жадовский, обследовавший устье Оми в 1628 г., был послан в Москву с челобитной воевод, в результате чего и последовал указ о строительстве Омской крепости19. Однако бурные события тарской истории отодвинули это строительство до второго десятилетия XVIII века. Одним из крупнейших событий этого периода явилось выступление аборигенного населения тарских волостей. Основной причиной, вызвавшей восстание тарских татар в 1628–1631 гг. и отхода их к калмыкам, явилась не возможность при недостаточности военных сил предотвратить разорение, угон и эксплуатацию коренного населения калмыцкими тайшами. Кроме того, усиление обложения ясачных окладом и злоупотребления при этом воеводской властью усугубили обстановку. Феодальную родовую верхушку стеснял запрет тарской администрации совершать ответные набеги на калмыцкие улусы. Антифеодальным протестом, поддержанным местным ясачным населением, воспользовалась патриархально-феодальная знать в целях отторжения Барабинского улуса от русского государства20. Разгром и сожжение острожка послужили сигналом к нападению на русские опорные пункты и организации похода на главный административный центр сбора ясака - Тару. К восставшим примкнули тунусцы и подгорные татары21. В самой Таре сыном боярским воином Дементьевым был раскрыт заговор юртовских служилых татар, хотевших сжечь город и острог и обеспечить восставшим расправу с гарнизоном и жителями22. Благодаря своевременно принятым мерам заговор был ликвидирован и восставшим не удалось взять Тару. Гарнизон выдержал осаду. Нашествие 1629 г. принесло урон хозяйственной жизни уезда. Разорены, сожжены и разграблены окрестные селения русских крестьян и деревни тарских служилых людей. Население Тары было обречено на голод.

При воеводе Ю. Шаховском в 1627 г. на тарской государевой десятинной пашне было посеяно 54 чети ржи, 140 четей овса, 9 четей с осьминою ячменя. В этом году сюда сослали Никиту Верховиня с «товарищи». Новоприсланным крестьянам была дана подмога и зерно «взаймы»23. Интересна судьба Верховиня. Он не стал пахать пашню, а на следующий год подговорил шестерых пашенных крестьян бежать. Все были пойманы, биты кнутом и вновь определены на тарскую «государеву пашню». Весной следующего, года он вновь подговорил бежать троих крестьян. Их поймали татары на р. Ишим и передали властям. Верховиня, посаженный в тюрьму, сказал, что «бежали потому что пашенная работа им не за обычай». А в решении суда отмечалось: сослать его на пашенные работы в Енисейск или на Красный Яр, «откуда убежать нельзя»24. В последние годы XVII в., когда обстановка в Тарском уезде вновь обострилась в связи с набегами кочевников, из почти ежегодно присылаемых партий ссыльных часть умирала по дороге, а часть тут же бежала группами. Так, присланные в августе 1697 г. литвинец Федька Кривцов и Алешка Хаузов тоже бежали25.

Таре еще не раз приходилось выдерживать нападения. Один из местных предводителей аялынских татар, некто из «меньших татар» Кучаш Танатаров, бежавший к калмыкам, при их помощи сформировавший отряд, неоднократно в 1631-1634 гг. совершал успешные набеги на Тарский уезд и уходил с богатой добычей в калмыцкие улусы26.

Тарские события навлекли опалу на воеводу князя Ю. Шаховского, занимавшегося лихоимством и собиравшего ясак «правежом и жесточью». Он был отстранен от власти, отправлен в Тобольск и лишь в 1633 г. ему было разрешено вернуться в Москву27.

Следовательно, не соответствует действительности: утверждение М. К. Юрасовой, что Ю. Шаховской и М. Кайсаров были казнены28.

Политика феодальной знати, выражавшаяся в набегах на соседей, грабежах, захвате и продаже невольников, сохраняла архаичные формы, тормозя хозяйственное развитие края, и это являлось главной причиной того, что рядовое население отшатнулось от татарской знати и вернулось в российское подданство.

Свое наименование город Тара получил по реке Таре, впадающей в Иртыш с правой стороны на 32 км ниже существующего города. С этим связана одна весьма распространенная в дореволюционной и перешедшая в советскую научную и беллетристическую литературу ошибка, что город якобы был построен на р. Таре, а затем в 1669 г. перенесен на место, где ныне расположен. Укажем лишь некоторые основные работы, благодаря которым ошибочное мнение продолжает существовать и в наши дни29.

Однако факты, содержащиеся в источниках, говорят о другом.

В известном «Наказе» воеводе А. Ф. Елецкому говорилось: «...Придти на то место и судовой и конной рати, чтоб город заняв на Таре реке (поселение Аялы - Е. Е.) город сделать высмотри место ниже ли того, выше ли того, где пригоже, чтоб город сделать и укрепить»30. Решить вопрос о месте строительства Елецкому предписывалось «однолично», т. е. ему самому следовало решить, где строить. В летописи Черепанова по этому поводу мы читаем: «...воеводе поглянулось место не доезжая до реки Тары и способное он нашел при речке именуемой Аркарка... по ней вверх от берега реки Иртыша с версту... и там город строил. Однако ж имя Тара по первому определению осталось»31, Г. Ф. Миллер в «Истории Сибири», ссылаясь на «известие, извлеченное им из тарского архива», также отмечает, что «...еще до прихода туда (к устью р. Тары. - Е. Е.) нашли более удобное место, заставившее воеводу предпочесть реку. Агарку, впадающую с западной стороны в Иртыш»32. Выявленный нами росписной список воеводы Ю. Шаховского от 22 июня 1627 г. подтверждает, что Тарский город был построен на речке Аркарка33. Кроме того, по «Росписи сибирским городам и острогам» (составлена до 1640 г.) и «Чертежу всей Сибири...» 1667 г. также говорится, что город стоит на речке Аркарка34. Таким образом, факт первоначальной постройки Тары в устье Аркарки не вызывает сомнений. Что же касается ошибки, то корни ее в игнорировании источников.

Выбрав место для города в конце лета, воевода А. Ф. Елецкий, возможно, не предполагал, что оно подвержено периодическим весенним паводкам. Посад начал застраиваться за стенами острога и крепости на низком луговом месте левого берега Аркарки, на другой стороне которой напротив города сразу же возникла татарская слобода. Кроме отрядов так называемых «юртовских служилых татар», из Тобольска было взято 150 татар для работы на судах. И по мере продвижения отряда к месту строительства острога рекомендовалось взять еще 300 ясашных татар35. Им было поручено валить лес и подвозить его к месту строительства, однако в город они не допускались. Мобилизация местного ясашного населения на заготовку строительных материалов обусловливалась предоставлением льгот в платеже ясака. Кучум, узнав о строительстве Тары, направил в родовое поместье аялынских татар своего сына Алея, поручив ему отвести их с устья Тары вниз по Иртышу. Однако с Алеем пошла только родовая верхушка с ясачными, 150 человек. Они обосновались в 40 верстах ниже возникшей впоследствии Чернолуцкой слободы на восточном берегу Иртыша36 (в районе современного Омска). Что же касается не ушедших с Алеем 350 человек, то часть их «блюдясь от войны» с Кучумом и не желая платить ему ясак, переселилась с устья р. Тары в татарскую слободу на речку Аркарку под стены острога, приняв участие в его строительстве и получив соответствующую ясачную льготу. Таким образом, мы видим, что русские острожки возникали не только вблизи местных поселений, но и поселения местных жителей образовывались под стенами острогов.

При возведении городов учитывались стратегические, защитные свойства реки, труднопреодолимые мысовые участки, излучины. Место, выбранное А. Ф. Елецким для города, было защищено с юга р. Аркаркой, с востока Иртышом, на западе расстилалось так называемое «Чистое болото». Впоследствии, по именному Его Императорского Величества указу на вопрос, имеется ли в данном районе какая-либо природная крепость или удобное место для строительства, Тарская воеводская канцелярия дала ответ, что «природной крепости нет, а удобного места к строению крепости не имеется»37.

Сведения о раннем строительстве Тары до нас не дошли, но, располагая аналогами, мы с известной долей достоверности можем сказать, как это происходило. Русское сибирское деревянное оборонное зодчество имеет немало подобных аналогов38.

«Наказ» предписывал воеводе А. Ф. Елецкому строить быстро, лес заготовлять легкий, работать всей ратью. И в зависимости от обстоятельств возвести острог и город от 300 до 500 саженей каждый 39. Черепановская летопись отмечает, что «...сие определение точно не исполнялось... построен малый город на 42 квадратных саженях, а острог был в длину двухсот, а в ширину 150 сажень. Внутри острога надлежало быть обывательским дворам. Но оное место было тесновато и многие по нужде за острогом построились» 40. Г. Ф. Миллер, ссылаясь на известия, извлеченные из тарского архива, приводит те же цифры41. Площадь города составила всего лишь 189 м2, а острога – 13,6 га. Надо полагать, что в городе были построены типовые сооружения того времени: воеводский дом, приказная изба, амбары, житница для ясашной казны, атаманская изба с караульными помещениями, зелейный погреб. Что касается острога, то здесь размещались осадные дворы и жилье стрельцов, казаков, юртовских служилых татар. Как мы уже отмечали, с начала строительства острог был тесен, а многие строились за его стенами. Г. Е. Катанаев пишет, что со строительством Тары возникла казачья слобода42.

В работе В. И. Кочедамова приводятся лишь предположительные размеры города, поставленного А. Ф. Елецким. Чертежей и описания его пока не обнаружено. Город состоял из 16 городней с пятью башнями и двумя водяными воротами к Иртышу и Аркарке43. Общее представление о дальнейшем росте города дает нам описание 1624 г., составленное письменным головой Василием Тырковым. Острог был опоясан высоким тыном 500 сажен в окружности (1065 м) и имел 6 башен. В нем было 263 двора44. Вероятно, застройка была довольно плотной. В описании дел Тарской приказной избы есть сведения о составлении и посылке в Москву в 1697 и 1698 гг. чертежей Тарского города и уезда45. По-видимому, они и легли в основу известного «Чертежа земли Тарского города» в «Служебной чертежной книге» С. У. Ремезова.

Счетные списки воевод дают нам представление о боеспособности тарской крепости. Воевода Ю. Шаховский, принимавший крепость у С. Ислентьева в июне 1627 г., в счетном списке «наряда» отмечал, что в городе по башням было 10 затинных пищалей со 160 ядрами. Кроме того, на раскатной башне была установлена полуторная медная пищаль с 280 железными ядрами. Что же касается острога, то здесь на Новой Пятницкой, Чацкой и воротной Борисоглебской башнях также были установлены пищали скорострельные с 270 ядрами и, кроме того, по всем четырем башням – волконейки с 2600 ядер46. После известного пожара 1669 г., когда Тарский город сгорел и был построен новый на горе, стольный князь Г. С. Волконский, сдавший Тару воеводе Н. С. Ивашкину в 1689 г., отмечал, что в результате пожара городовые и острожные сооружения не достроены, башни не покрыты «за скудостью служилых людей». В городовых проезжих воротах, ведущих в острог, была установлена медная пищаль, на зелейном погребе с 431 ядром - еще одна скорострельная. В остроге по башням Ильинской и Борисоглебской стояло по одной пищали47. Мы не останавливаемся здесь на ручном вооружении: карабинах, самопалах и т. д. Воевода отмечал, что часть оружия роздана служилым людям и с них взяты памяти.

Общей во всех воеводских наказах была мысль о соблюдении противопожарных мероприятий48. Деревянная Тара, как и другие города, часто страдала от пожаров. В летнее время запрещалось топить дома и бани (кроме торговой), а для приготовления пищи отводились специальные места. В 1629 г. воевода Ю. Шаховский сообщил, что от удара молнии в Борисоглебскую церковь возник пожар, в результате которого сгорела церковь, 20 дворов служилых людей и 100 саженей острога49. Острог сразу же восстановили. В 1669 г. случился другой сильный пожар в результате нарушения указа о том, чтобы «мылен оприч торговых бань никто не топил». В ночь на 8 сентября вспыхнул пожар от топившейся бани конного казака Д. Вяткина. Скученность застройки привела к тому, что сгорел не только город и острог, но и посад, расположенный под стенами города. Сгорели и воеводский двор, приказная, изба, амбары с военными и продовольственными запасами, 380 дворов и на посаде под горой 65 русских и 163 двора в Татарской слободе50. Пожар уничтожил до 630 дворов. Воевода жаловался, что жители стремились вновь застраиваться по старым местам, но он не разрешал. Застройка велась в нагорной части, за стенами острога. Что же касается Татарской слободы и посада, страдавших от периодических наводнений, то особенности ремесленной деятельности требовали расселения близ реки и вскоре тут образовалась довольно плотная застройка. В последующие годы XVII в. в связи с набегами «Казачей орды» на Тарский уезд было дано распоряжение обнести рвом застройку за острогом. В конце XVII в. на Таре и в слободах вокруг острога предлагалось вырыть ров и поставить надолбы51.

Именно посад под горой был причиной другого пожара. В донесении воеводы Семена Клопова сообщалось, что 21 августа 1710 г. «...волею божию загорелись юрты и от тех юрт город и острог, и святые церкви, и приказная изба, и воеводский двор, таможня и гостиный двор, и амбары, и посад погорели»52. Осталось лишь незначительное число дворов, поставленных с прошлого пожара за острогом.

Бывали крупные пожары и в более поздние времена, например в 1711 и другие годы. Летописец, разумеется, не упоминает о мелких пожарах, когда сгорало несколько домов. При тогдашней незатейливости построек город быстро восстанавливался.

Застройка, разраставшаяся за стенами города еще со времени первого пожара в 1669 г., к началу XVIII в. приобретает тот вид, который изображен на ремезовском чертеже Тары. Он рассмотрен в цитируемой работе В. И. Кочедамова и отражает следующий этап тарского градостроительства. В сущности на этом и заканчивается оборонное градостроительство Тары. Острог больше не обновлялся. В 1783 г. Тарская воеводская канцелярия на вопрос Тобольского наместнического правления «какое имеется укрепление?» отвечала, что «был небольшой земляной вал, сделанный без всякого правила и обнесенный палисадом, который давно сгнил и рассыпался и ныне никакого укрепления нет»53. В городе имелось всего 750 домов. Площадь, занимаемая им, составляла 2 версты в длину и 1 в ширину, представляя собой продолговатый четырехугольник. Он был разделен на четыре части. На бугре, называемом Николаевским, где некогда князь Елецкий ставил Тарский кремль, по традиции размещались правительственные учреждения. На втором бугре, называемом Конопляным, стояли гостиный двор, 65 купеческих лавок и другие учреждения. Две другие старые части по обеим сторонам излучин речки Аркарки состояли из татарско-бухарской слободы, мясных лавок и прочих домов обывателей54.

Со времени основания Тары формирование ее населения осуществлялось путем ссылки и перевода из других частей страны лиц как военнослужащих, так и податных сословий. В ведомости тарской воеводской канцелярии отмечалось, что город со времени основания населен по грамотам и указам высшей администрации служилыми людьми разных чинов: стрельцами, казаками, рейтарами и другими по разным делам «за вины присыльными людьми»55. В «Топографическом описании Тобольского наместничества» факт формирования тарского населения «из великороссийских разных городов» подтверждается ссылкой «как точно значится по писцовым книгам»56. После основания Тары здесь оставалось около 450 человек конных «литвы», черкес, казаков и стрельцов, которые «положили начало сибирским тарским казакам»57. В первые десятилетия существования города важную роль в его обороне играли отряды «годовальщиков», присылаемых из Тюмени и Тобольска в помощь незначительному тарскому гарнизону.

В начале XVII в. в Тару были переведены служилые, люди из Пелыма и Березова58; в 1606–1607 гг. присланы еще ссыльные, поверстанные в Казани59. В 1624 г. по дозорной книге в Таре почти все население состояло из служилых людей (250 дворов, 400 душ м. п.). Причем, дворы служилых располагались и на посаде за острогом. Среди них 195 дворов, принадлежащих казакам, 48 - стрельцам и 5 - служилым татарам60.

В 1631 г. здесь было 286 служилых людей, а в 1634 г. из Нижнего Новгорода прислали еще 300 семей61.

По данным В. А. Александрова, в тарский гарнизон в 1638 г. переведено около 100 «иноземцев»: поляков, литовцев из Нижнего Новгорода. С 1640 г. в тарском гарнизоне было 700 человек62.

Уже официальное упоминание «за вины присланные» указывает на классовую борьбу начала века, стрелецкие бунты, известные восстания в Москве 1648 г., Новгороде и Пскове 1650 г. В социальном составе мы видим здесь служилых людей от воевод «в опале», посланных на дальние «отъезжие службы», до «гулящих людей», поверстанных в службу. Характерна в этом отношении биография десятника тарских казаков Григория Алексеева, бывшего казачьего атамана у Дмитрия Пожарского, сосланного в 1618 г. в Сибирь боярином Лобановым-Ростовским. Алексеев служил 14 лет в Таре рядовым конным казаком, участвовал в ряде походов: «на Ишима-царевича и калмацких людей», с 1630 г. стал атаманом: «...Грише Олексееву быти и государеву службу служити на Таре в атаманах... государева жалованья учинить годовой оклад против атаманского окладу третьей статьи денег девять рублев с четвертью, да хлеба восемь четь, две четверти круп и толокна»63. То же можно сказать и о воеводах. Достаточно взглянуть в синодник опальных Ивана Грозного, и мы увидим фамилии княжеских и высших нетитулованных родов, чьи родственники и потомки были впоследствии на Тарском воеводстве: Ю. Шаховской, М. Кайсаров, К. Воронцов-Вельяминов, Засекин, С. Измайлов и другие.

С основания города и до второй четверти XVIII в. основная масса служилого населения Тары была очень подвижна: служилые отсюда посылались не только на отъезжие службы и караулы, но и на основание новых городов и острогов. Тарские служилые люди, главным образом казачество, участвовали в строительстве Енисейска, Красноярска, Томска, Кузнецка. Они же пополняли гарнизоны этих городов и острогов.

Особую группу служилых людей составляли юртовские татары. В 1626 г. их было 57, в 1691 г. - 65, и в 1701 г. - 84 человека64.

О количестве военно-служилого элемента в Таре в начале XVIII в. имеются сведения в работе Я. Е. Водарского. Так, в конце XVII в. в городе было 49 дворов дворянских и детей боярских и 734 двора служилых людей. В 1710 г. 45 и 742 двора соответственно, а количество служилых людей – 4406. По числу дворов можно судить о том, что и в конце XVII в. численность служилых людей была на таком же уровне. В 1719 г. отмечается значительный рост служилого населения в Таре - 5194 человека и 243 человека дворян и детей боярских65. Интересно отметить, что уже после организации экспедиций по основанию верхиртышских крепостей И. Д. Бухолца, И. Лихарева, Ступина, потребовавших значительной мобилизации людских ресурсов, в Таре численность ее гарнизона продолжала возрастать, хотя уж были основаны Омская, Ямышевская, Железнинская, Усть- Каменогорская крепости. Все они были в ведомстве Тарской воеводской канцелярии.

В 1706 г. служилых людей было 795, а в 1724 г. – уже всего 26 человек66. Последняя цифра связана с единственным для всей Сибири фактом, когда целый гарнизон был paсформирован за его участие в движении протеста тарских жителей против Указа Петра I о престолонаследии в 1722 г. Одним из активных руководителей движения гарнизона был казачий полковник Иван Немчинов. «Противное письмо» с отказом присягать безымянному наследнику престола подписало 228 человек. На подавление протеста гарнизона была направлена карательная экспедиция в 600 человек67. В результате розыска, пыток, казней, самосожжений, ссылок от гарнизона ничего не осталось. Но внешнеполитическая обстановка заставила власти вновь создать здесь военную команду. И уже в 1725 г. по штату, согласно данным Тарской воеводской канцелярии, здесь была одна военная команда из 6 дворян, 16 детей боярских, конных и пеших казаков и служилых татар – всего 683 человека68.

В рассматриваемый период значительное количество служилых людей было взято в экспедиции по основанию и заселению верхиртышских крепостей, основанных И. Бухолцем, И. Лихаревым и др. Многие уже подолгу проживали на новых местах, а числились в Таре. В связи с обострением обстановки накануне падения Джунгарского ханства в 40-х годах проводились мобилизационные мероприятия. Проводился сбор регулярных и нерегулярных частей и обывателей, принимали меры на случай нападения Галдан Чирина. Вскоре такие события действительно имели место. В ноябре 1741 г. был один из крупных набегов кочевников на Тарский уезд, в результате которого разорен ряд деревень69.

По расписанию Сибирского приказа в 1737 г. на Таре числилось на службе 5 детей боярских, 1 казачий голова и 475 казаков, но задолго до этого и позднее по распоряжению «главной команды» на Кузнецкую, Колыванскую, Норопрожектированную, Тарскую, Ишимскую и Тобольскую линии, а также в Омскую и Петропавловскую крепости были направлены 376 тарских служилых людей. Лишь в 1766 г. они были исключены из Тарского штатного расписания70. Таким образом, здесь оставалось незначительное количество войск. В связи с набегами здесь пришлось вновь расквартировать два драгунских и один пехотный полк71. В Таре проводился учет обывателей от 16 до 50 лет, численность которых составляла 409 душ м. п.72 Но это уже был пик, за которым последовал упадок военно-административного значения города, а следовательно, и отлив служилого населения в другие места. Случались высылки и в более поздние времена. Имеются послужные списки тарских казаков, переведенных в 1769 г. в Омскую крепость73. В начале 20-х годов XIX в. по табелю о состоянии сибирских городов в крепости значится военных всего 171 человек74. Таким образом, здесь остается лишь отряд, дородовых казаков, превратившихся в обычную полицейскую команду. С этих пор мы уже не видим в Таре регулярных частей.

Мы рассмотрели состав служилого населения. О формировании других социальных слоев за XVII в. имеется мало данных. Так, первые сведения о поселении на тарскую государеву пашню восходят к 1600 г. А в 1603 г. этих «свезенцев» в результате «худой пашни» и падежа скота было приказано перевести в Туринский острог75 В 1641 г. здесь проживали 19 пашенных крестьян, не рисковавших поселиться в уезде76. В 1689 г. воевода отмечал, что в Таре проживают два пашенных крестьянина77. В 1699 г. податное население состояло из 150 дворов, из которых посадским принадлежало 6, гулящим, бобылям вдовам - 90, крепостным крестьянам с дворовыми - 10 и разночинцам - 4478. По грамоте сибирского приказа, 1709 г. тарский подьячий Корниевский переписывал «гулящих людей» для положения в оброк. В Таре оказалось 193 человека, из них 21 были поверстаны в крестьяне79.

По книге ревизских сказок, в 1723 г. в Таре и уезде числилось лиц податного сословия посадских, цеховых, разночинцев, крестьян и дворовых 6296 душ м. п.80 По ревизии 1744 г. из 1532 податных единиц наибольший удельный вес положенных в оклад имели разночинцы - 1226, а посадских было 266 душ м. п. По ведомости о III ревизии в 1765 г. в Тарском уезде проживало 7829 душ м. п. По IV ревизии общее число положенных в оклад по Таре уже составило 14121 душ м. п., в то время как разночинцев, не положенных в оклад, оставалось 164 человека81. Остановимся на данных IV ревизии в цитируемой работе В. М. Кабузана и С. М. Троицкого. Авторы подчеркивают, что таблица воспроизводит численность людей, проживающих в городах с пригородами. В Таре, согласно их данным, числится 57 купцов, 2692 мещан, 292 цеховых и 106 дворовых. Выявленные нами материалы существенно расходятся с этими данными. В мае 1781 г. Тарский городовой магистрат для «сочинения генеральной ведомости» о живущих в городе купечестве, мещанстве и цеховых составил ведомость, в которой по ревизской книге оказалось купцов 41, в том числе умерших 8, мещан и цеховых 601, в том числе настоящих с приписными 414 и дворовых 8 человек, умерших, взятых в рекруты и на поселение - 162 и вновь рожденных по 1781 г. - 258 душ82. Существенны расхождения и по Омской крепости, но мы здесь на этом не останавливаемся. По ведомости о Таре в 1783 г. здесь числилось податного населения купцов, крестьян, мещан, бухарцев и татар 1525 душ м. п. и 1475 женщин, а всего 3000 человек83. Таким образом, приведенные данные дают более правильное представление о составе тарского населения по IV ревизии, чем в цитируемых здесь работах В. М. Кабузана, С. М. Троицкого и Н. Г. Аполловой.

Как и военно-служилый элемент, посадское население Тары с устройством верхиртышских крепостей переселялось во вновь заводимые в них посады, где требовалось значительное количество строителей, ремесленников, торговцев. Вначале это осуществлялось административным путем, а затем вызывались «охочие люди». С заведением посадов в иртышских крепостях им давалась пятилетняя льгота от платежа податей и других феодальных повинностей84. Хотя посадское общество и противодействовало отъезду состоятельных тяглецов, но сибирская администрация брала на себя инициативу перечисления из одной общины в другую. Отъезды для торговых и других дел по паспортам, выдаваемым гильдейскими старшинами после освидетельствования - нет ли недоимок, позволяли познакомиться с условиями жизни в новых местах.

Так, Иван Ушаков, имевший свой дом в Таре, в 1740 г. был отпущен с «прокормежным паспортом» на полтора года. Но его путешествие сначала в Томск, затем в Ургу и Яркенд продолжалось до 1745 г.85. В донесениях торгово-ремесленных людей тарского посада генерал-поручику И. Шпрингеру говорится о желании переселиться в Омскую крепость с семьями. Так, посадский человек Демьян Болонов как умеющий слесарному мастерству просил определить его в Омскую крепость с семьей, а затем и четырех его братьев, и исключить из подушного оклада по Таре. Просьба была удовлетворена сибирским губернатором Д. И. Чичериным в 1768 г. В следующем году удовлетворена просьба тарского разночинца Леонтия Почекуева о зачислении его в купечество по Омской крепости «по имеющемуся достатку и мыльному мастерству»86. Откупщик тарской торговой бани Андрей Шилов просил разрешения построить торговую баню в Омской крепости, мотивируя тем, что тарская ветха и не оправдывает откупных расходов, а он терпит убытки. В 1776 г. сибирская администрация удовлетворила просьбу Шилова о строительстве торговой бани в Омске87.

О продолжительных отлучках значительного количества посадского населения Тары во второй половине XVIII в. по торговым, выборным и «прокормежным паспортам» можно судить по делам Тарского городового магистрата о штрафах людей не бывших у исповеди и святого причастия. Бывшие в длительных отлучках обязывались по возвращении представлять квитанции «о бытии ими у исповеди» из приходов их местопребывания. Не представлявших справки считали раскольниками88.

В описании тобольского наместничества 1782 г. о населении Тары сказано, что наряду с жителями греческого и магометанского исповедания много различного люда «исповедания веры никакой не состоит»89.

Посадское население Тары было обременено тяжестью гражданских и казенных служб в обширном районе всех верхиртышских крепостей90. В 60-е годы XVIII в. по неполным данным из одного только купечества половина (128 человек) находилась у казенных служб91, что гораздо больше, чем в Тобольске и Тюмени. Так, по III ревизии в 60-х годах XVIII в. тарских посадских у различных служб насчитывалось 74 человека, что составляло 24,5% населения, в то время как в Тобольске выбиралось 8%, а в Тюмени - 11.5%92.

В 1770 г. в одни только питейные дома Тары и крепостей ее ведомства было приказано выбрать 48 целовальников из тарского купечества93. Постоянные жалобы посадского и торгового люда Тары на разорение побудили Главный магистрат издать указ, чтобы выборы к службам соблюдались строго по очередности94. Но о какой очередности могла быть речь, когда требовалось больше людей, чем имелось в наличии?

Прошения купцов 60-х годов XVIII в. полны жалоб на то, что «за службой» они попали в нужду. Купец М. Кузнецов просил освободить его от сборов пошлин в Ямышевской таможне, И. Прокопьев - от должности оценщика, Ф. Нерпин - от должности ратмана «по болезни и неграмотности и незнанию государственных дел» и т. д. В 1773 г. алдерман тарских цеховых Д. Макшеев просил освободить его от должности ввиду «крайней домовой нужды»95.

История развития торговых отношений с калмыцкими тайшами восходит ко времени «соляных походов» на Ямыш-озеро. В 1608 г. из Тары была отправлена экспедиция под командой ротмистра Воина Волконовского в составе 239 человек, во время которой послы калмыцкого Урлюк тайши прибыли в Тару для переговоров о взятии их «под государеву руку»96.

При недостатке служилого населения в Таре организовывались сборные экспедиции из служилых Тобольска, Тюмени. И хотя в отдельные годы калмыки противодействовали, происходили стычки, например в 1613 г. во время похода тарского головы Богдана Петрова, походы становились систематическими97. В следующем году в калмыцкие улусы был направлен тарский служилый татарин Едигер для урегулирования взаимоотношений. С годами экспедиции приобретали значительный размах: в 1626 г. из Тобольска «по соль» было отправлено 16 дощаников и 7 ладей с 604 служилыми людьми98. В том же году тарский воевода С. Ислентьев направил экспедицию за солью под руководством конного казачьего головы Назария Жадовского. С ним было 103 человека стрельцов, пеших казаков и пушкарей и 10 юртовских татар. Ими доставлено в Тару 60 коломенных дощаников с солью. При разгрузке с одного дощаника на Таре произведено взвешивание и оказалось 604 пуда с полпудом. По данным прихода и расхода соли на Таре, за эту «соляную службу» участникам экспедиции было выдано 555 пудов соли. Из них 10 пудов - руководителю Назарию Жадовскому, 30 пудов - десяти юртовским татарам и остальное - 103 служилым людям99. Общий расход соли по Таре в 1626 г. составил на окладные и неокладные расходы 816 пудов100.

В конце XVII в. в документах упоминается о ежегодных поездках тарских служилых людей с приходящими из Тобольска караванами, возглавляемыми тобольским стрелецким головой И. Аршинским. Так, в 1699 г. Аршинский оставил в Таре 2 дощаника соли для раздачи разного чина людям в оклад101. На оклады служилым людям по Таре в 1710 г. требовалось 1752 пуда соли с полпудом102.

В результате систематических поездок в первое десятилетие XVIII в. создаются значительные запасы в тарских соляных амбарах, и соль поступает в широкую продажу по цене 2 алтына 4 деньги за пуд103.

Одной из ведущих задач воеводских наказов было развитие торговых отношений со странами Азии104. Уже на следующий год после основания Тары сюда прибыл первый торговый караван из Бухары. В 1596 г. тарским воеводам была дана грамота о беспошлинной и свободной торговле бухарцев на посаде с запрещением продажи «заповедных товаров»105. С предоставлением льгот «бухарцам» рядом с татарскою росла и бухарская слобода. Приезжие торговцы вступали в родство и свойство с местными татарами106. Так, Абаз Бачки, шейх из г. Сейрама, положил начало тарской торговой династии Шиховых. В начале XVII в. в Тарском уезде проживало 21, а в 1672 г. - более 200 человек бухарцев107. В 1761 г. в бухарской слободе уже проживало 105, а в уезде 669 человек. Часто русские тарские купцы посылали в торговых караванах своих приказчиков из «бухарцев» и татар как знающих язык и «заграничные обстоятельства».

В 1607 г. воеводе С. И. Гагарину, а в следующем 1608 г. И. В. Мосальскому по грамотам Казанского дворца поступили указания о посылке служилых людей в Бухару и калмыцкие улусы с предложением приезжать для торговли и разрешением беспошлинной торговли108. Так, в 1608 г. вместе с тарским посланцем Бойкачем прибыли калмыцкие торговцы, пригнавшие 550 лошадей на продажу. Служилым людям было разрешено вести меновой торг на московские сукна, писчую бумагу. Уже с начала XVII в. в Таре были гостиный двор и таможня. Но торговля с калмыками велась преимущественно за стенами острога с лодок, дощаников, возов на посаде. Первоначально она была сосредоточена в руках служилых людей. Хотя временами торговые отношения и прерывались стычками, набегами соседей, торговля продолжала развиваться. В 1615 г. воевода К. Вельяминов посылал конного казака В. Калашникова к калмыцким тайшам с предложением присылать торговых людей. Джунгарские владельцы стремились поддерживать торговые добрососедские отношения, а разбойничьи набеги объяснялись главным образом недостаточной централизацией власти и неподчинением отдельных тайшей своему правительству109.

Продолжала развиваться тарская торговля с Бухарией и Джунгарией в последней четверти XVII в. и в начале XVIII в. Немалую роль в этом сыграло распоряжение об обложении бухарских караванов двадцатой пошлиной на Таре. Сюда приходили целые караваны, затем торговцы разбивались на группы и разъезжались по разным городам. С 1672 по 1700 г. Тару посетило девять среднеазиатских торговых караванов110. В описи дел тарской приказной избы значится, что в 1697 г. тарский боярский сын Чередов отправляется с жалованьем к Эрдени Жеркуты контайши, от которого вместе с ним прибыли в Тару его посланцы с товарами. Посланцы контайши покупают здесь русские товары, в частности «мягкую рухлядь». Приезжают сюда и тобольские торговые люди для покупки китайских и яркендских товаров. В описи содержатся также сведения о покупке и отправке в Москву яркендских и китайских товаров и посылке таможенных сборов111.

Ассортимент привозимых восточных товаров можно представить по работе О. Н. Вилкова112. Тара выступала одним из постоянных поставщиков «мягкой рухляди» на тобольском рынке в XVII в. По удельному весу в общем стоимостном балансе тобольского пушного рынка она занимала второе место после Тобольского уезда. О размахе торговли можно судить по отписке воеводы С. Карпова, сообщавшего, что калмыки и бухарцы для торговли ставят юрты в татарской и бухарской слободах, а гостиный двор мал, ветх и тесен. В 1709 г. последовало распоряжение строить новый каменный гостиный двор. Но воевода отвечал, что из-за скученности строений в остроге ставить его негде, да и каменщиков в Таре не было113. Последовавший в том же году пожар на некоторое время снял с повестки дня этот вопрос. Мы не знаем точного числа жителей Тары, ведущих торговлю, но за 1710 г. есть сведения о посылке воеводой Черкасовым сбора «10 деньги» с тарских русских всякого чина людей «к торгу и промыслам приличных», который составил 112 рублей 2 алтына114. Имеются сведения, что в 30–40-х годах XVIII в. тарские купцы имели свои торговые филиалы в Урге (Джунгария) и Яркенде (Бухария), где они постоянно торговали, проживали их приказчики, работные люди. В период правления хунтайджи Галдан Чирина по согласованию сторон велась беспошлинная торговля на основе договоров 1733 и 1742 гг. «о коммерции и торге» между Россией и Джунгарией115.

Ведущее место в вывозе на Кяхту, «киргиз-кайсакам и ташкентцам», а также в крепости пограничной линии продолжало оставаться за пушным товаром. Китайские же товары тарские купцы отвозили в Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки, верхиртышские крепости и другие места. Из-за неимения в Таре купеческих ярмарок в Тобольск отправляли по Иртышу на продажу хлеб, масло, рыбу, кожи. Во второй половине XVIII в. одним из главных тарских пушных товаров считался лучший в Сибири горностай. В некоторые годы его было в продаже до 300 тысяч шкурок и он скупался по цене от 20 до 40 копеек116. Именно с этим фактом и связано появление в тарском гербе горностая117. Годовая ярмарка проходила во время приезда российских купцов со 2 марта по 20 мая, когда приезжие здесь «весновали» и вели торг с местным купечеством, преимущественно скупая пушные товары118.

По данным Н. Г. Аполловой, численность тарского купечества от III до IV ревизии уменьшилась в 5 раз119. Для 60-х годов XVIII в. гильдейская организация тарского купечества представляется следующим образом: I гильдия - 30, II - 73 и III - 30 человек120. По табеле о состоянии городов Сибири мы видим, что уже в 20-е годы XIX в. здесь числилось купеческого сословия 24 мужчины и 42 женщины121.

Как уже отмечалось в литературе, перенесение Сибирского тракта к Омску подорвало экономику Тары. Задолго до организации цехов начали развиваться ремесленные занятия тарских жителей, и в первую очередь кожевников, которые затем приобрели промышленное значение и занимали ведущую роль среди других промыслов. Начали развиваться чеботарное, скорняжное, портняжное, котельное и другие ремесла122. В XVII в. на тобольском рынке отмечается систематическая продажа шкур, привозимых из Тары, а в Таре - кож тобольской выделки123. В 1704 г. в Таре было взято с продажи кож и лошадей пошлин 90 руб. 31 алтын 2 деньгиI24. H. Г. Аполлова, соглашаясь с тем, что здесь преобладал «кожевенный промысел», считает, что за последнее тридцатилетие XVIII в. тарское ремесло удовлетворяло главным образом потребности местного рынка и лишь глиняная посуда пользовалась широким спросом в Тобольске и на рынках верхиртышских крепостей125. Это не совсем так. По данным Тарской воеводской канцелярии, здесь уже в 70-х годах было восемь кожевенных заводов, которые работали не только на местный рынок, но выполняли подряды военного ведомства, обеспечивая гарнизонные и полевые команды всех иртышских крепостей, кроме того, продажа кож велась в крепостях и «более красные» кожи преобладали в «киргиз-кайсацком торге»126. Что же касается промыслов местного значения, то здесь имелся купоросный, два мыльных, кирпичный заводы и шляпная фабрика. По табеле о состоянии сибирских городов в 20-х годах XIX в. число кожевенных заводов возросло до 11127.

Если пожар 1709 г. уничтожил тарскую промышленность, то события 1722 г. подорвали ее торговое значение. Перенесение Сибирского тракта в сторону Омска отразилось на развитии тарской экономики в целом. В челобитной тарских жителей за 1709 г. в Сибирский приказ отмечалось, что город скудный, постоянные хлебные неурожаи, падеж скота, служб много, залезают в долги и просят о сокращении административного аппарата. Просьба была удовлетворена и подъячего Окаемова «с приписью» перевели в Мангазею128.

В административном отношении Тара подчинялась тобольской администрации, но уже воеводе стольнику В. Беклемишеву, принявшему Тару в 1710 г., было приказано «ни о чем в Тобольск не отписывать», а по всем вопросам обращаться непосредственно в Сибирский приказ к М. П. Гагарину, а к замещению всех должностей выбирать самому в Таре из служилых и посадских людей. Об этом же было сообщено и тобольскому воеводе Бибикову129. К 1724 г. относится организация тарской ратуши.

Что же касается выступлений городского населения Тары, то здесь крупнейшим событием является движение протеста против действий православной церкви и правительства, принимавших меры против раскольников в XVII-XVIII вв. В Таре, где с основанием города было значительное количество ссыльных и их потомков, находившихся в оппозиции к правительству, была та питательная среда, которая породила движение протеста против Указа Петра I 1722 г. о престолонаследии.

В литературе приводятся различные сведения о числе казненных: от нескольких тысяч до 700130. Но так или иначе это было одно из самых крупных городских выступлений в Сибири XVIII в. Других каких-либо крупных социальных событий общесибирского масштаба здесь не отмечено.

Рассматривая в связи с выступлением городского населения Тары последующие события тарской социальной и экономической жизни, можно заметить, что высшая коронная и сибирская администрация в своей последующей деятельности проводила дискриминационную политику по отношению к Таре как к «гнезду раскола и смуты» и старалась задавить его службами, не давая укорениться и «встать на ноги».

Строительство Тары являлось одним из важных прогрессивных результатов освоения Среднего Прииртышья. Оно способствовало защите коренного населения от разорения и угона в рабство кочевниками юга Сибири, прекращению кровавых распрей враждовавших родов. Возникший как военно-административный центр на главном направлении колонизации, город сыграл важную роль в становлении системы верхиртышских крепостей и затем, утратив свое военное значение, превратился в административно-экономический центр Тарского уезда.

 

  1. Акты исторические, собранные и изданные археографической комиссией. Т. 2. Спб., 1841; Дополнения к историческим актам, т. 11. Спб., 1869; Памятники сибирской истории XVIII в. Кн. 1. Спб., 1882; кн. 2. Спб., 1885; Русская историческая библиотека, т. 2. Спб., 1875; т. 8. Спб., 1884; Ремезов С. Чертежная книга Сибири. Спб., 1882; Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е, тт. 3, 21, 22, 24 Спб., 1830; Оглоблин Н. Н, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1562-1768), т. 1—4. М., 1895—1902; Межов В. И. Сибирская библиография. Т. 1. Спб., 1891.
  2. Титов А. Сибирь в XVII в. М., 1890; Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. I—2. М.—Л., 1937—1941; Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. Ч. III. Спб., 1788, с. 13—16; Потанин Г. Н. Наши сношения с джунгарскими владельцами.— В кн.: Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей странах. Т. 2. Вып. 1. Спб., 1876, с. 3—64; Он же. О караванной торговле с Джунгарской Бухарией.— В кн.: Чтение в имп. об-ве истории и древностей Российских. М., 1868, с. 21—113; Буцинский П. Н. ЗаселениеСибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889; Катанаев Г. Е. Западно-сибирское служилое казачество и его роль в обследовании и занятии русскими Сибири и Средней Азии. Вып. 1. Спб., 1908; Кизеветер А. А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903; Готье Ю. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 1. М., 1913.
  3. Экономическое состояние городских поселений Сибири. Спб., 1882,с. 62—69; Россия. Полное геогр. описание нашего отечества, т. 16. Спб., 1907; Тара.— В кн.: Справочный энциклопедический словарь, т. 10. Спб., 1848, стлб. 102—103; Тара.— В кн.: Энциклопедический словарь. Брокгауз, Эфрон. Спб., 1901, т. 32а, с. 618; и др. издания.
  4. Материалы по истории русско-монгольских отношений (1607—1636). М., 1959; История Сибири. Т. 2. Л., 1968; Александров В. А. Заселение Сибири русскими в конце XVI—XVIII в.— В кн.: Русские старожилы Сибири. М., 1973, с. 7—49; Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI—первой половине XIX в. М., 1976; Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960; Вилков О. Н. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII в. М., 1967; Покровский Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в. Новосибирск, 1974; Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири. М., 1978; Колесников А. Д. Из истории заселения среднего Прииртышья.— В кн.: Известия Омского отдела географического об-ва СССР. Вып. 5/12. Омск, 1963, с. 137—151; Кабузан В. М., Троицкий С. М. Численность и состав городского населения Сибири в 40—80-х годах XVIII в.— В кн.: Сибирь периода феодализма. Вып. 3. Новосибирск, 1968, с. 165—177; Волкова К. В. Восстание татар Тарского уезда 1628—1631 гг.— В кн.: Сибирь периода феодализма. Вып. 2. Новосибирск, 1965, с. 112—127; Кабо Р. М. Города Западной Сибири. М, 1949; Голубецкий И. С. Села, рабочие поселки и города Омской области. Омск, 1970; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635—1758). М., 1964; Сперанский М. Н. Повесть о городах Таре и Тюмени.— В кн.: Труды комиссии по древне-русской литературе. Т. 1. Л., 1932, с. 13—32.
  5. Иоффе М. К. Тара. Омск, 1945; Юрасова М. К. Город над Иртышом. Омск, 1953; Юрасова М. К. Города Омской области. Омск, 1959.
  6. Миллер Г. Ф. История Сибири, т. 1, с. 291.
  7. ЦГАДА, ф. 214, д. И, л. 6 об.
  8. Там же, л. 10.
  9. АИ, Спб., 1841, т. II, № 1, с. 1—4.
  10. Материалы по истории русско-монгольских отношений, с. 306.
  11. Там же, с. 12, 13.
  12. Там же, с. 12, 21, 25, 306.
  13. Материалы по истории русско-монгольских отношений.
  14. РИБ, Спб., 1884, т. 8, стлб. 504, 511.
  15. Там же, стлб. 406, 409.
  16. Там же, стлб. 503, 504.
  17. Там же, стлб. 511.
  18. Там же, стлб. 527, 529.
  19. Из истории Омска (1716—1917). Омск, 1967, с. 41—43.
  20. Волкова К. В. Восстание татар..., с. 126.
  21. Там же, с. 119.
  22. РИБ, т. 8, стлб. 620.
  23. ЦГАДА, ф. 214, стлб. 4, лл. 216, 217.
  24. РИБ, т. 8, с. 579, 581.
  25. ЦГАДА, ф. 214, д. 1296, лл. 8, 17, 22 об., 24.
  26. Русско-монгольские отношения, с. 167, 187, 238; Волкова К. В. Восстание татар..., с. 121; Повесть о городах Таре и Тюмени, с. 27.
  27. Материалы для справочно-библиографического словаря сибирских деятелей. Ежегодник Тобольского губернского музея. Тобольск, 1893, с. 75.
  28. Юрасова М. К. Город над Иртышом, с. 24.
  29. Экономическое состояние городских поселений Сибири, с. 62; Россия. Полное географическое описание..., т. 16, с. 444; Тара. Энциклопедический словарь. Брокгауз, Эфрон, т. 32 а, с. 618; Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья..., с. 66; Александров В. А. Заселение Сибири..., с. 9; Иоффе М. К. Тара, с. 20; Юрасова М. К. Город над Иртышом, с. 35.
  30. Миллер Г. Ф. История Сибири, т. 1, с. 355.
  31. ЦГАДА, ф. 196, д. 1542, л. 87.
  32. Миллер Г. Ф. История Сибири, т. 1, с. 289.
  33. ЦГАДА, ф. 214, д. 4, лл. 206, 208.
  34. Титов А. Сибирь в XVII в., с. 19, 37.
  35. ЦГАДА, ф. 196, д. 1542, л. 87 об.
  36. ЦГАДА, ф. 196, д. 1542, л. 89.
  37. Архив АН, ф. 21, оп. 5, д. 152, л. 73 об.
  38. См.: Кочедамов В. И. Первые русские города..., с. 35—73; Баландин С. Н. Оборонная архитектура Сибири в XVII в.— В кн.: Города Сибири. Новосибирск, 1974, с. 7—37.
  39. Миллер Г. Ф. История Сибири, т. 1, с. 354.
  40. ЦГАДА, ф. 196, д. 1542, л. 88.
  41. Миллер Г. Ф. История Сибири, т. 1, с. 290
  42. Катанаев Г. Е. Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска. Спб., 1908, с. 5.
  43. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири..., с. 86.
  44. Голубецкий Н. С. Села, рабочие поселки..., с. 77.
  45. ЦГАДА, ф. 214, д. 1296, л. 1 об., 41.
  46. Там же, стлб. 4, л. 227, л. 429 — 429 об.
  47. ЦГАДА, ф. 214, кн. 11, л. 429. К сожалению, список плохо сохранился и после реставрации имеет значительные купюры.
  48. ПСЗ, т. 3. Собрание 1. Спб., 1830, ст. 551, 595.
  49. РИБ, т. 8, с. 585.
  50. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири..., с. 86.
  51. ЦГАДА, ф. 214, д. 1296, лл. 8, 22.
  52. ЦГАДА, ф 214, оп. 5, д. 1856, л. 1 об.
  53. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19104, л. 1.
  54. Там же, д. 19107, л. 37; д. 19104, л. 1.
  55. ЛО ААН, ф. 21, оп. 5, д. 152. л. 73.
  56. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19107, л. 38.
  57. Катанаев Г. Е. Западно-сибирское служилое казачество..., с. 67.
  58. Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья..., с. 73.
  59. Корецкий В. И. Из истории заселения Сибири накануне и во время «смуты». — В кн.: Русское население Поморья и Сибири. М., 1973, с. 56.
  60. Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья..., с. 70.
  61. Колесников А. Д. Из истории заселения Прииртышья..., с. 140—141.
  62. Александров В. А. Заселение Сибири..., с. 12, 28.
  63. РИБ, Спб., 1884, т. 8, с. 658—663.
  64. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав..., с. 51.
  65. Водарский Я. Е. Численность русского населения Сибири в XVII—XVIII вв.— В кн.: Русское население Поморья и Сибири. М., 1973, с. 200—203.
  66. Емельянов Н. Ф. Состав населения Сибири в первой четверти XVIII в.— В кн.: Вопросы истории Сибири. Вып. 8. Томск, 1974 с. 17—18.
  67. Покровский Н. Н. Антифеодальный протест..., с. 50—52.
  68. Архив АН, ф. 21, д. 152, л. 71.
  69. ЦГАДА, ф. 415, Сибирская губернская канцелярия, оп. 2, д. 158, л. 3,1—8, 35—36 об.
  70. ЦГВИА, ф. 414, д. 19107, л. 3 об.— 4.
  71. Аполлона Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья..., с. 163.
  72. ГАОО, ф. 1. Военно-походная канцелярия, д. 21, л. 153. ,
  73. Там же, д. 163, л. 281—290; д. 90, л. 82.
  74. ГБЛ, ф. 20, Г. С. Батенькова, д. 12, л. 3.
  75. Миллер Г. Ф. История Сибири..., т. 2, с. 178.
  76. Александров В. А. Заселение Сибири..., с. 12.
  77. ЦГАДА, ф. 214, кн. 936, л. 70.
  78. Водарский Я. Е. Численность русского населения..., с. 200—203.
  79. ЦГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 1856, л. 5 об.
  80. ЦГАДА, ф. 350. Лантрадские книги, оп. 3, д. 4425, л. 303 об.
  81. Кабузан В. М., Троицкий С. М. Численность и состав..., с. 168, 172, 173; ЦГАДА, ф. 248. Правительствующий сенат, д. 3325, л. 248.
  82. ГАОО, ф. 282, оп. 2, д. 50, л. 9.
  83. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19104, л. 2.
  84. Евсеев Е. Н. Омск в XVIII и первой половине XIX в.— В кн.: Из истории Омска. Омск, 1967, с. 19.
  85. Потанин Н. Г. Наши сношения..., с. 5—6.
  86. ГАОО, ф. 1, оп. 1, д. 155, лл. 151, 277; д. 163, л. 111.
  87. Там же, д. 198, л. 92.
  88. Там же, оп. 2, д. 27, л. 47; д. 28, лл. 22, 49.
  89. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19107, л. 39 .
  90. ГАОО, ф. 382, оп. 3, д. 27, л. 35, 42.
  91. Рафиенко Л. С. Посадские сходы в Сибири в XVIII в.— В кн.: Города Сибири. Новосибирск, 1974, л. 181.
  92. Кизеветтер А. А. Посадская община в России в XVIII в. М., 1903, с. 178—181.
  93. ГАОО, ф. 382, оп. 2, д. 32, л. 45.
  94. Там же, л. 53—54 об.; д. 27, л. 23.
  95. Там же, ф. 382, оп. 2, д. 28, лл. 10—14 об.; 58; д. 36, л. 2.
  96. Русско-монгольские отношения..., с. 36.
  97. Там же, с. 41—42.
  98. Вилков О. Н. Ремесло и торговля..., с. 194.
  99. ЦГАДА, ф. 214, стлб. 4, л. 228.
  100. Там же, л. 229.
  101. Там же, д. 1296, лл. 24, 28, 35.
  102. Там же, оп. 5, д. 1856, л. 12.
  103. Там же.
  104. ПСЗ, т. 3, № 1650.
  105. Вилков О. Н. Ремесло и торговля..., с. 171.
  106. Потанин Г. Н. Наши сношения..., с. 55—56; Он же. О караванной торговле, с. 71.
  107. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав..., с. 53.
  108. Русско-монгольские отношения, с. 23, 24, 27, 29, 35, 37.
  109. История Сибири в XVII в.— В кн. Титова: Сибирь XVII в., с. 182—185.
  110. Вилков О. Н. Ремесло и торговля..., с. 173.
  111. ЦГАДА, ф. 214, д. 1296, л. 3—13, 33.
  112. Вилков О. Н. Ремесло и торговля..., с. 174—178, 317.
  113. ЦГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 1535, лл. 18—19.
  114. Там же, д. 1856, л. 17.
  115. Потанин Г. Н. Наши сношения..., с. 5, 6, 52.
  116. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19104, л. 3, 5 об.
  117. ПСЗ, т. 22, № 16164, с. 320.
  118. ЦГВИА, ф. 414, оп. 1, д. 19107, л. 40,
  119. Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья..., с. 271.
  120. Рафиенко Л. С. Функции и деятельность сибирских магистратов.— В кн.: Бахрушинские чтения, 1966, вып. 2. Новосибирск, 1968, с. 51.
  121. ГНБ им. Ленина, ф. 20, кн. 4, д. 12, л. 4.
  122. Архив АН, ф. 21, оп. 5, д. 152, л. 4.
  123. Вилков О. Н. Ремесло и торговля..., с. 31, 33, 34.
  124. ЦГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 676, л. 4 об.
  125. Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья, с. 270.
  126. ЦГВИА, ф. 414, д. 19107, л. 40, 19104, л. 3.
  127. ГПБ им. В. И. Ленина, ф. 20, кн. 4, д. 12, л. 3.
  128. ЦГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 1827, л. 6 об.
  129. Там же, д. 1995, л. 2—4.
  130. См. также: Бунт в Таре. Сибирский вестник, 1886, № 68; Элизе.

 

 

 

Тара в свои первые два столетия // Сибирские города XVII – начала XX вв. : (отдельный оттиск). – Новосибирск, 1981. – С. 78–109.