Это было после интерната, но ещё до работы в геологоразведке и раньше учёбы в техникуме – в восьмом классе, накануне Женского праздника. Вот когда, вспомнил я, глядя, как уплывает, проваливаясь в землю, уходит навсегда дядя Гоша, закрытый красной крышкой. О дерево застучали мёрзлые комья, потом вырос холмик, тут же запорошенный мокрой февральской метелью.

- Надень шапку, – снова напомнила мама, и на этот раз я послушался, но давнее воспоминание не отпустило и в автобусе на обратном пути с кладбища. Я точно вновь сбегал по лестнице универмага. И поскользнулся на последней ступеньке, забалансировал, пытаясь удержать равновесие, и удержал его, но было уже поздно – ваза, обёрнутая целлофаном, перетянутым синей ленточкой, шмякнулась под ноги, в грязный снег, а под снегом был асфальт, и пятирублёвый подарок однокласснице беззвучно рассыпался на мелкие осколки-грани в прозрачном мешке.

Другой пятирублёвки у меня не было. Я и эту-то, потраченную на уже разбитую вазу, едва выклянчил у мамы, уговаривая её весь вечер.

- Странный обычай, – удивилась она, узнав, зачем мне понадобились деньги. – Насколько я помню, в интернате вы дарили девочкам подарки, сделанные своими руками. Разве ты не можешь, как прежде, сделать в подарок пенал, или плечики для одежды, или указку, или вот, – показала она на прибор для выжигания по дереву, – картину?..

- Не могу, – уныло твердил я. – У них не своё принято дарить, а купленное в магазине. И всем девочкам одинаковое, чтобы никто не обиделся.

- И что же одинаковое вы решили дарить? – усмехнулась мама.

- Всем по вазе. Одна ваза как раз пять рублей и стоит. Завтра с утра купим, а после уроков подарим.

- Странный обычай, – повторила мама. – Вот тебе и нормальная школа…Может, и на подарок мне дать тебе денег?

Я заплакал. Мама вздохнула, вытянула из сумки тощий кошелёк и молча положила на стол пять рублей…

И вот теперь не было ни денег, ни подарка, ребята торопились в школу, а староста класса успокоил:

- Там ещё этих ваз завались. А если нет денег, займи у кого…

Просить второй раз у мамы я не смел. Она и так, наверное, отдала последние, потому что лишних денег у неё никогда не водилось. И занять мне было не у кого. "Разве что у дяди Гоши?" – вспомнил я о брате отца, геологе. Полевой сезон в геологоразведке ещё не начался, и дядя Гоша наверняка был в своей конторе как раз неподалёку от универмага. От этой конторы, вспомнилось вдруг, я и уезжал в первое своё поле после окончания шестого класса. Дядя Гоша взял меня в экспедицию, потому что очень хотел, чтобы его племянник тоже стал геологом. Своих детей у дяди Гоши не было. Точнее, они были, но девочки, а дядя Гоша считал, что настоящим геологом может быть только мужчина. Тогда я провёл с ним всё лето, научился бить шурфы, управляться с нивелиром и теодолитом, помогал бурильщикам, но на другое лето я с ним не поехал, хотя очень хотел. И дядя Гоша не был против взять меня снова в поле. Но восстала его жена, тётя Шура.

- Вот что, Зина, – явилась она к маме, – мы не миллионеры. Если бы твой Колька сам зарабатывал, а то его Георгий кормит. Да и поле – не дом отдыха. А если с твоим Колькой, не дай Бог, что случится…

Тётя Шура была скупая и держала дядю Гошу, как-то услышал я, в чёрном теле. Последний её довод добил маму, и дядя Гоша уехал в поле без меня. Но теперь помочь мог только он. И я побрёл к нему в контору.

Увидев меня, дядя Гоша встревожился:

- Что-то случилось, Коля?

- Нет! – мотнул я головой.

- Тогда садись, – обрадовался он, – и рассказывай, как живёте. А то я всё никак не могу к вам вырваться. Видишь, камеральной работы сколько? – показал он на стол, заваленный картами, кальками, планшетами.

- Нормально живём, – присел я на краешек стула.

Дядя Гоша пристально на меня посмотрел.

- Нормально, говоришь… Тогда почему такой потерянный? Обидел кто?

- Нет, – вякнул я.

Дядя Гоша поднялся из-за стола и подошёл ко мне вплотную.

- Не забывай, Николай, – я брат твоего покойного отца, а отец твой всегда говорил правду. Так что не темни, а рассказывай начистоту. Как тогда, когда ты в интернате не захотел учиться. Мол, надоело слышать, как инкубаторским на улице дразнят. Теперь, надеюсь, дразнить перестали. Или как-то по-другому стали дразнить? Так врежь тому, кто дразнит…

- Нет, теперь никак не дразнят, – промямлил я, не зная, как попросить у дяди Гоши денег.

- Да не тяни ты, Колька, резину, а рассказывай всё напрямую! – уже приказал дядя Гоша. – Я ведь ещё из ума не выжил, а ты глаза прячешь. Значит, что-то всё-таки случилось…

И я рассказал о разбитой вазе и пяти рублях, без которых не купить другую.

- Ну, беда эта поправимая, – засмеялся дядя Гоша, но не весело, а озабоченно. – У меня, правда, пятёрки нет, но ты подожди, я скоро, – заторопился он.

Дяди Гоши не было долго, я даже устал ждать, а когда он наконец вернулся в тесную свою комнатушку, гордо называемую кабинетом, лицо его было красным.

- Вот, – протянул он мне мятые рубли. – Ты извини, что такими, – попросил виновато. – Понимаешь, получка в нашей конторе только послезавтра…

- Я верну, я в долг, – сделалось мне вдруг невыносимо стыдно.

- Ясно, что в долг, вернёшь, конечно, – отвёл дядя Гоша глаза. – Только, прошу, не говори тёте Шуре о деньгах. Договорились?

Я кивнул.

- Вот и хорошо – облегчённо улыбнулся дядя Гоша и подошёл к распахнутому настежь окну. – Весна… В поле скоро, – тихо сказал он и, помолчав, обернулся, сделал удивлённое лицо: – А ты всё ещё здесь? Беги скорее, не то вазы твои в универмаге разберут…

Вазы не разобрали, но о долге я вспомнил только на похоронах дяди Гоши. Теперь не отданная ему пятёрка, собранная в конторе геологоразведки по рублю, жгла мне душу. А может, дело было вовсе не в этих деньгах, а в том, что я так и не стал настоящим геологом, как надеялся и мечтал брат моего отца дядя Гоша…